Стихи. 1964–1984

Обряд прощания. Стеклянного дворца
текут под солнцем тающие стены.
Все меньше нас. Все тоньше перемены
в погоде и в чертах лица.

Я вынужден принять условия игры

и тактику условного пейзажа.
Почти неощутимая пропажа,
но память задает прощальные пиры.

С красивостью настолько явной, что

бессильны обвинения в безвкусьи,
воссоздается мир, куда вернусь я,
не сняв сапог, не расстегнув пальто.

Витиеватый парк. Ограда. Жар холмов

и пиршественный стол длиной до горизонта,
где синий город облачного фронта
или далеких гор истаявший дымок.

Итак, мотив прощанья окружен

приличествующим – и даже слишком – фоном…
Но стол уставлен бульканьем и звоном
невидимых стаканов. Но смешон

обычный жест – округлена ладонь,

приподнят локоть. Воздух полусогнут.
Цилиндрик пустоты сжимают пальцы – дрогнут,
как декорации, едва их только тронь.

Фанерные деревья – чуть задень –

на луг дощатый валятся со стуком,
и холм уходит, пожираем люком,
и пиршественный стол, скрипя, втекает в тень.

Обряд прощания не примет красоты.

При всей тьятральности он пуст и непригляден,
и выглядит добро собраньем дыр и пятен,
стеченьем голых стен, где обомлеешь ты.

как рыцарь над раскрытым сундуком.

Считать потери – звонкое занятье,
достойное и звания, и платья,
ветшающего исподволь, тайком.

Все меньше нас (поэтому любой

себя не назовет единственным – но многим…)
Теряя, обретаю в эпилоге
ничто – стеклянный пол и купол над собой.

Так Леонардо в комнате зеркал

обряд прощания довел до высшей точки,
где множественный образ одиночки
в распаде и дробленьи возникал.

Весна 1973

Хетт