Стихи. 1964–1984

Иное слово и цветные стекла,
чужие розы витражей…
На гобеленах времени поблёкла
гирлянда бледная длинноволосых фей.

Засох венок. Но были бы живыми –

все не жили бы здесь,
где платьев синий пар в серо-зеленом дыме
неразличим – уходит с ветром весь…

Музейных инструментов мусикии

волноподобные тела
звучали бы для нас, как мертвые куски
когда-то цельного поющего стекла…

Как хорошо, что мир уходит в память,

но возвращается во сне
преображенным – с побелевшими губами
и голосом, подобным тишине.

Как хорошо, как тихо и просторно

частицей медленной волны
существовать не здесь – но в море иллюзорном,
каким живые мы окружены.

Когда фабричных труб горюют кипарисы,

в зеленых лужицах виясь, –
весь город облаков, разросшийся и сизый –
вот остров мой, и родина, и власть.
И связь моя чем призрачней, тем крепче,
чем протяженней – тем сильней…
К тому клонится слух, что еле слышно шепчет, –
к молчанию времен, каналов и камней.

К тому клонится дух, чьи выцветшие нити

связуют паутиной голубой
и трепет бабочки, и механизм событий,
войну и лютню, ветер и гобой.

Так бесконечно жизнь подобна коридору,

где шторы темные шпалер
скрывают Божий мир, необходимый взору…
Да что за окнами! простенок ли? барьер?

Лишь приблизительные бледные созданья,

колеблемые воздухом своим,
по стенам движутся – лишь мука ожиданья
разлуку с нами скрашивает им.

Так бесконечно жизнь подобна перемене

застывших туч или холмов,
длинноволосых фей, упавших на колени
над кубиками черствыми домов…

Так хорошо, что радость узнаванья

тоску утраты оживит,
что невозвратный свет любви и любованья
когда не существует – предстоит.

1972

Обряд прощания