Стихи. 1964–1984

Паденье синевы на светоносный снег.
Ступени белизны все глубже и темнее.
И есть подвал небесный, есть ночлег
в подъезде, в тамбуре, в тетради грамотея.

И длинный знак бездомности: вокруг

залег, захолодел, замкнулся поезд.
В колесах летописи, в лепете подруг –
горячий снег и ледяной недуг,
история забвенья и запоя.

При сумерках, при совпаденьи с Ней

мои судьба и мука – только сколок
с Ее лица. Все глубже и темней
в себя глядит. Огни в погасших селах.
Со дня крещения Руси до скорых дней
ползет почтовый поезд всех скорбей,
и простыни сползают с полок.

Страданье отупляет, перейдя

предел, доступный восприятью. Стенки
скрипят и расползаются, скрипя
и расползаясь. Тени и оттенки
разъели снег за окнами. Спустя
мгновение очнусь на полустанке
от шепота и плача в тишине,
внезапно хлынувших извне.

Январь 1975

«Что увижу – все белое…»

Что увижу – все белое,
будто слабая марля наброшена.
Для того и зима – только отбел иной белизны.
Что ни отпил от жизни – все ясная, целая.
В социальном ничтожестве, в подлинной муке прохожего
разве мы до последнего доведены?

Да и смерть не окончена.

Для умершего свет продолжается:
слой за слоем белила ему на зрачки
аккуратная кисточка жестом наносит отточенным,
но с чужим выражением жалости –
молодая такая старушка, ребенок почти…

23 января 1975, Беляево

Холодное утро пира. Детали композиции

Утро пира

В. Л.

Что радостью? – утро и музыка штор.
Что в зеркале? – рáструбы света.
Но лучшего времени срезан костер,
и только зола не задета.

Здесь чаши серебряным пеплом полны.

С трудом разбирая орнамент,
на ранних часах, отрезвев, сочтены
обои, всю ночь пировавшие с нами.

Когда недалеко от эллинских ваз

цветам на рисунке свинцовом,
кто там повторяется в тысячный раз,
в растительный контур врисован –

кристалл? позвонок от кентавра? Вчера –

игральная косточка мифа
о пире, какой не дошел до утра,
но пьяным обрушился в люк йерогли́фа.

Беспамятно утро похмелья – поди

хотя бы обрубок припомни
той греческой ночи, что спит позади
то углем, то мрамором каменоломни!

Январь 1974

Катулл

Унижение женщины и торжество –
через тысячелетия – мерной латиницы.
Где отвержен Катулл – распаляемый голос придвинется
к недалекой подружке его.

Рядом с Лесбией – ночь обладания временем,

ночь волны и пружинящей силы хребта.
Через тысячелетья слышна хрипота
в голошеньи любви и презренья.

Изойди материнскою бранью, Катулл!

Ей волнительный образ дочерний
на зеркальной воде, в одинокой свободе влечений –
где старушечий абрис мелькнул.

Июль 1974

«Речь муравья эдемского полна…»