Стихи. 1964–1984

Речь муравья эдемского полна
чужой гармонии, полузаемной меры:
он только повторяет имена,
зеркальные выкатывая сферы

из рукава на стол. Отражена

в любой из них и скудость интерьера,
и вогнутые линии окна,
и угол перевернутого сквера.

Но главное, что судорожной кистью

сжимая шар и гладя, на него
глядит прекрасное чужое существо.

Неискаженный вид его не истин,

но в искаженьи скажется родство
лица и образа, страданья и витийства.

Январь 1974

Книга в сумерках

И в сумерках, блаженно полуслеп,
со шрифтом неразборчивым сливаясь,
я уходил за буквами вослед,
со мною только звуки оставались.

И комната, как некий долгий «О»,

окрýглив губы, длилась в изумленьи
перед упавшей книгой на колени,
так жадно дышащей, лежащей так светло.

Тогда-то наступало время чтенью –

я стал предметом тайных перемен:
как стены переходят в тени стен,
черту между собой и собственною тенью

я перешел, усвоивши язык

не камерный и не сиюминутный,
но вечной жизни, движущейся смутно
сквозь сонные тела еще не ставших книг.

Не жизнь писателя, кто их напишет, нет,

не жизнь филолога, что их прочтет когда-то, –
но письменность сама, как женщина, разжата
перед усильем тьмы невысказанных лет.

И тайна сумерек есть тайна акта плоти:

удар – и завязь мира из Ничто,
не темного, о нет, скорей, как решето,
сквозящего сквозь ночь, сквозь вой на мертвой ноте!

Весна 1973

«Я начал – и оборвалось. И пауза настала…»

Я начал – и оборвалось. И пауза настала.
Звенит земли железный купол
из колокольного металла.
Струна становится пружиной
в часах, идущих одиноко
среди механики причинной
и вихрей временного тока.
Струна становится спиралью,
вонзая форму в пустоту,
где пауза раскрытой далью
прикладывается ко рту.
Всего так много! Драгоценен
лишь этот узкий промежуток
между возлюбленной и тенью
возлюбленной. Ни на минуту
не уступающая разность
источника любви с подобьем
любви, в которой не опознан
предмет, но полон и подобран
аккорд, казавшийся разбитым.
Тогда струна, подобно ребрам, –
объятье сердцу и защита.
Тогда ценой изнеможенья
мы достигаем, что молчим
над полнотою обнаженья
всей жизни, явленной двоим,
всей, что пришла и отступила.
Прекрасное оборвалось.
Разоблаченье скрытой силы –
сквозь видимое красоты
небесные проглянут жилы
и напряженные черты.

Ноябрь 1975

«Точка. Прокол. Полнота бытия и покоя…»