Точка. Прокол. Полнота бытия и покоя.Вечер. Июль. Изнутри осиянна листва.Вы, раскрытые окна! Словадолетели. Смешались с листвою.Но в раскрытости голос живет, обращенв то, о чем говорится, –в точку. Прокол, повторяю – мне вторят ресницы,не в глаза попадая, но в сон.Снова кольнуло. Полнота покоя и плена.Простыня, шевелясь, облекается плотью моей.Оголенный голос – о нейговоря, обнимая сквозь ветви колена.Ты – в раскрытые окна – одна! О, сожмисьбесконечно зеленой крупицей,сердце-укол. К бесконечности слово стремитсятривиального смысла. Но звуки сплелисьв узел. В точку. Струит занавеска. У знояесть чужое лицо – проступает сквозь бел-простыню,сквозь раскрытые окна. Пробелили проблеск и вход в измеренье иное.Июнь 1973
Ерикъ
Скользких раковин черные спины.Берег топкий и глинистый спуск.Затворяется, скрипнув, моллюск.Раздвигается медленно тина.Уцелело от шлюза бревно,да и то полусъедено гнилью.Насекомое преизобильенадо всем распустилось одно.Надо в донную воду по шею,продавивши поверхность, войти,чтобы сердце узнало путизмея-холода, тихого клея.Это кромкой до губ достаетполе плесени, чертова дрема.Чуть не вровень с чертой окоемакруг молчанья и склеенный рот.Надо чувствовать, что под ступнеюрасступается медленно твердь, –сколько длится мгновенная смерть,от рождения медля со мною.Апрель – май 1974
«Бес тела моего и тонкий бес души…»
Бес тела моего и тонкий бес души,вы спорите о постороннем!Когда ирония умножится – и роеми комариным облаком висит –бес тела моего и ты, второй,я, слышите, язвим не вами –но есть ирония, как пальцев продлеваньеза пленкой зеркала больной.Потусторонней плоскости ознобпередается исподволь, подвально –то влагой отраженья идеальной,то холодом, положенным на лоб.Бес тела моего и собеседник-бес,вам не коснуться области болезной,где плодоносит воспаленно-тесныйсад набухающих желез,где льдом голубоватым родничокзатянут – и просвечивает слабо…Но сквозь иронию – в неравенстве масштабов –затылка и холма родство проистечет.Май 1974