Стихи. 1964–1984

О, вечера светлы! как будто пыль изгнанья
осела на ресницах эмигранта –
и тотчас прояснел до основанья
кристальный круг печали семигранной.

Как если я вернулся – так зажглось

вокруг меня живое колесо.
Так неподвижна временная ось,
от темени до пят меня пройдя насквозь,
войдя, что стеклышко, что пустота – в кольцо.

Есть вечера подлунного бинокля

издалека прозрачнее цитаты
из Тютчева. Тончайший иероглиф –
источник очищенья и заката –

есть вечер после смерти подо льдом.

Непрочное свеченье надо мной
при вечном сожаленьи ни о ком –
как посещенье родины тайком
в чужом плаще из ткани площадной.

Апрель 1975

Эдем

Наторчались. А я перешел
в состоянье столба с телеграммой.
Рядом – дерево жизни, где плод восьмигранный,
как бумажный фонарик, зажжен.

Мы составим единство, зовомое лес,

где постелим кустарник, где моху,
где приклеется бабочка-пыль, соразмерная вздоху, –
полудуша-полужилец.

Апрель 1975

Пригородные стихи

Пред металлические очи
предстанешь тягостным осколком!
я на веку своем недолгом
остался отсвета короче.

Иконка. Отблик от лица,

движок на дачном керосине…
Пред металлическия силы
предмет любви – цветок, пыльца –

поставлен. Рухнул на колени

свод электрического света,
но тягостный осколок тени
свистит сквозь легкое переплетенье веток.

Запрокинув голову,

дышит надо мной
ткань сети эоловой,
раненная тьмой.

Волосок тускнеет лампы.

Предметаллический покой
остановил суставчатые лапы –
застыл паук, и тень его покрыла
деревню боли вековой.

Над затылком невидима сила,

наливаясь паденьем сплошным,
будто пыльным мешком оглушила
среди кладбища белых машин.

Апрель 1975

Большая элегия

Посвящается Анатолию Васильеву