Стихи. 1964–1984

Белизна и дремота.
Пробуждение. Бел-белизна и дремота.
Грохот мотоциклетных цилиндров. Весна и дремота.
Велосипедные шины по гравию, и ожиданье, и шорох болота.
Край тишины выходной.

Я работал в какой-то конторе.

Дважды в неделю корабельные сосны лежали.
Если не падало черной субботы,
дважды текли параллельные сну горожане.
То бытие Баратынского, что безымянно
дважды в неделю ко мне объявлялось –
полудремота-полупоступок, нет – полустанок
(и напряженье внутри, и наружная вялость).

Так, разнимая доступную нам оболочку,

тронем ядро изначального имени-смысла –
и со-стояние слова как точку и точку,
словно ведро и ведро на концах коромысла,
свяжет пустой промежуток пробелом почтовым.
То бытие паутинки
в шорохе многомачтовом.
Все подступает к заливу – и между стволами
синие столбики, блестки, чешуйки, пластинки,
как на слоистой коре и ущелья и напластованья.

Слепота и дремота.

И только меж ними увидишь
заходящего солнца ворота –
город будущий, город подземный, как зыбью болота
исчезающий Китеж.

Как забыли о страхе своем перед жизнью –

стало боязно смерти и словно теснее
то ли в городе, то ли в груди,
то ли пятна-озера на шее,
где история пальцы оттиснет.

Такие прекрасные кисти!

Прямо слепок с ладони Шопена,
в песок погружая тяжелый
и черную легкую пену,
виноградная лапа – сладчайшая! – в губы впилась нам,
отливает зеленым и красным…

Два-три слова о смерти у всех на устах,

два-три слова, не более трех.
Я работал в конторе о красных крестах,
о змее и чаше, но капли эпох
не Христова связует живящая кровь,
а животный, вокруг оживающий страх.

Мы – огромное тело, убитое очень давно, –

встало, кажется, крепко во льду, как бревно –
проторчав до весны. После солнцеворота
стало с таяньем пухнуть…
Белизна и дремота.
Пробуждение. Бел-белизна и дремота…
Грохот мотоциклетных цилиндров. Весна и дремота.

Если текст, возвращаясь назад,

не найдет ни сюжета, ни ловкого хода,
то сама невозможность развития и поворота
есть сюжет, направляющий взгляд
от корней – по коре, по морщинам сосны,
по прямому стволу – до насмешливой кроны…
Но тогда – возвращенье к началу – как бегство из плена!

Июнь 1975

«О, вечера светлы! как будто пыль изгнанья…»