Стихи и эссе

Мы не обречены на свободу, – говорю я себе. Принято считать, что мы обречены, поскольку не мы сотворяли себя и не мы решали, быть ли нам здесь; принято считать, что мы обречены на свободу, поскольку мы одиноки и Бога нет, во всяком случае, мы несём ответственность за все свои деяния.

Оставаясь в рамках этой метафоры, я бы сказала, что мы скорее похожи на толпу оправданных по суду, которые в разные периоды своей жизни побывали в мировой тюрьме.

При нашем знании о химии и об электрических зарядах Вселенной кажется чудом, что мы не камни, и лишь волею случая я не макрель, выросшая из икринки где-нибудь под буровой платформой в Северном море.

Мне здорово повезло. И вот я, словно малое дитя, говорю: я камень, или я рыба и плаваю бок о бок с тысячами других рыб. Хотя всякий и каждый видит, что я вроде похожа на человека, есмь человек. Но я могла быть всем. И в этом заключено главное.

Мы можем накапливать знания о камне, о рыбе, о нас самих. И мы можем использовать это знание.

Но это знание в полном смысле слова может лишь углублять то высшее знание, которым мы уже обладаем, когда говорим: «Я камень», «Я рыба», «Я человек».

Я не ощущаю это «я» как творение. Я ощущаю, как ежесекундно Земля перераспределяет слова своего языка, и в том особом слове, которым мы, как люди, называем население Земли, заключены миллиарды способов сказать «я», но их корень – это один-единственный способ сказать «Бог».

Я не ощущаю в этом «я» свою непричастность к решению о том, что ему надлежит пребывать здесь. Я не ощущаю себя ни как нечто определённое, ни неопределённое.

Я ощущаю, что в бухгалтерии природы единственно важным является то, что мы формируемся так же, как медузы и орланы и миллиарды прочих существ, в которых превращаются те, кто жил раньше, которые растут и сами превращаются в других, которым тоже отведено своё время, пока и они не превратятся снова в то, что существует всегда.

Я ощущаю, что вопрос о смысле и цели вообще нельзя ставить перед бытием. Оно и есть свой собственный смысл. Оно не подлежит обсуждению, поскольку это оно и задаёт вопрос.

Оно задаёт вопрос, связывая часть своей программы воспроизводства с особым состоянием духа, называемым «я». Оно ставит перед сознанием вопрос о том, возможно ли при наличии непрестанно движущихся структур, развитых сознанием (которые люди называют мозгом), достичь точного отражения того смысла, который был изначально в нем заложен.

Я не воспринимаю это «я» как нечто, вышвырнутое в свободу вместе с неразрывно связанной с ней единичной ответственностью.

Я ощущаю, что у нас есть разные степени свободы, и они проявляются в стиле. В формах, даже в формах социального поведения, в которых сознание описывает само себя или свою собственную структуру.

Именно этих форм я инстинктивно придерживаюсь. Как птица, вьющая гнездо в своей естественной среде. Именно красота и истина, заключённая в этих формах, заставляет меня ощущать ответственность за свои поступки.

Волею случая я с тем же успехом могла бы быть камнем, рыбой, просто кем-то другим – собственно, от этого другого, которым я могла быть, я и не могу убежать. Речь не о свободе, а том, чтобы расширить понимание этой связи с тем, другим – другим человеком или другими людьми в этом мире. В конечном итоге речь о том, чтобы расширить ответственность практически до абсурда, до того, что не только все вместе, но и каждый лично несёт ответственность за каждое преступное деяние, хоть бы даже оно и было совершено совершенно посторонним, другим человеком.

Это ни практика, ни теория. Это магия. Но можно воспользоваться и менее затасканным словом. Это стиль. И связано это вот с чем. Поскольку люди используют (или использовали) слово «Бог», Бог существует (продолжает существовать) как величина, обозначающая наши догадки о связи между всеми атомами Вселенной. (Так что легко может оказаться, что «Бог» – затасканное слово.)

Я воспринимаю то, что мы именуем стилем, как наилучшее приближение к выражению этой неизмеримой величины. Стиль с его переменами темпа, распределениями тяжести и его квантовыми неопределённостями, всякий раз поражающими воображение, стиль, как он представлен, например, в музыке или в наших формах общежития и в их архитектуре.

Та более и менее завершённая иерархия систем, которую мы неустанно выстраиваем и называем общественным порядком, возникает как защита от хаоса, который, как мы полагаем, царит вне пределов того, что мы сумели упорядочить и объяснить. Поскольку мы боимся смерти, тишины и темноты – с одной стороны, и бурь, вулканов и всех возможных земных катаклизмов, с другой, мы переносим наш страх на наше понимание природы как единого целого и противопоставляем её стремлению мира людей к порядку, окультуриванию, власти и прогрессу.