Читаем Стихи и эссе полностью

Как вид, мы всё более надменно смотрим на природу как на собеседника. Текущий порядок является лучшим просто потому, что он наш, а поскольку в действительности он установлен на столь малой территории, то поддерживать его можно лишь постольку, поскольку мы сами же и нарисовали ту карикатуру, с которой ведём диалог. Но природа, наш собеседник, чей ясный язык является нашей неотъемлемой частью (всё равно как если бы мы в трезвом уме играли сами с собой в шахматы), природа, объединяющая в себе нашу среду обитания и источник вдохновения, в своей целостности является выражением царящей свободы. Она как таковая не имеет ровно ничего общего с той пародией, на которую мы держим курс по размагниченному компасу нашего страха и трепета.

Птицы поют, неожиданно наступает весна, гиены пожирают падаль, и звёзды странствуют по Вселенной как ни в чём не бывало. Звёздное время необычайно медленно, ритм его расписан до мелочей – нужны огромные человеческие цивилизации, чтобы понять процесс изменения звёздного пространства как музыку. Пространство птиц, особенно певчих, обладает малой протяжённостью, но имеет глубину и столь недостижимо прекрасно, что приводит нас в восхищение, но это чистое восхищение, которое, я думаю, отвечает электрохимическим модуляциям в нашей биологии, заглушает наш природный метроном, этот сердечный ритм, связывающий наше ощущение темпа, тяжести и смысла. Пространство гиен, привычных к тем местам, где черви неслышно касаются наших тел, окутывает своим еле слышным шёпотом, как если бы туман над лугами можно было бы угадывать по приглушённым звукам или если бы примитивные процессы, сводящиеся к разложению, ожидающие нас, можно было бы ощутить как звуковое покрывало, сотканное из времени, которое расползается и исчезает.

Человек не выдумал человека, – говорю я себе.

Не думаю, что человек обладает особой свободой. Это плод нашего воображения, поскольку мы большей частью думаем о нашей жизни как о последовательности частных состояний сознания.

Если я представлю себе, что я ограничусь лишь мыслями о времени, прошедшем до настоящего момента, в то время как мой монотонный пульс испуганно отсчитывает секунды, оставшиеся до смерти, то я могу посмотреть на эту жизнь как на злую карикатуру.

Но если я ощущаю, воспринимаю свою жизнь как пример чего-то, что живёт несмотря ни на что, что лишь иногда даёт знать о себе – во мне, как и в других людях, – тогда я вижу свою жизнь как анонимную картину с неуловимо меняющимися человеческими чертами.

Когда мой ребёнок всеми силами добивается, чтобы я выказала ему свою любовь и преданность, несмотря на то что проявлений родственных чувств было в избытке, то я в первую очередь воспринимаю это не как то, что ребёнок хочет непременно настоять на своём, получить власть, а как потребность получить подтверждение реальности любви в этом мире ещё до того, как мы узнали друг друга. Смесь эгоизма и любви, поскольку тут выражается причастность, принадлежность к общности с этим миром.

Где невозможно выдумать себя самого как человека свободно, ответственно и с чистого листа, а можно лишь следовать человеческому образу и подобию, воспроизводить их, что и будет стремлением к истине, заложенной в нас с рождения.

Так же обстоит и с тем, что я написала. Обращаясь к себе как к кому-то другому. В твёрдом убеждении, что это на все возможные лады уже было не раз написано и что все явные противоречия разрешаются тем, что они являются частью формы. Такой должна быть колыбельная, которую волны пишут на воде:

Человек не одинок и не покинут, – говорит она себе.

V

Ирреализация

Не исключено, что речь идёт о слове-комете. В «Словаре датского языка» есть обозначение крайне редкого использования – слово или словоформа возникают ненадолго и исчезают – знак кометы:

Чтобы дать слову шанс, я начну с того, что сделаю его словом печатным: я ирреализую саму себя. Я исхожу из того, что это выражение что-то означает, и займусь сейчас выяснением его значения.

Я знаю, что означает реализовать что-нибудь. Я реализую свои мечты, замыслы и идеи. Я могу реализовать свой скарб, и я могу реализовать себя. Да, не ставя культуру ни во что, я могу взять и реализовать всё и начать с чистого листа. – Но можно ли всё ирреализовать и начать с листа исписанного?

Меня учили, что хорошо претворять слова в реальность и что умно претворять вещи или природу в наличность. Более того, просто замечательно претворять наличность не пойми во что: скажем, в ценные бумаги, или в 200 000 неоплаченных рабочих часов, из которых сотканы персидские ковры, или в причастность Рембрандта к вездесущей бедности и т. д.

Короче говоря, меня научили всё время что-то во что-то претворять и заручаться видимым результатом, наличной реальностью.

Заручаться, да. Потому что меня научили ещё и чувствовать, что какая ни на есть порука лучше, чем вообще никакой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза