Стихи и эссе

Сколь большое число ни выбирай, всегда найдётся ещё большее.

Несчастный натуральный ряд чисел словно нарочно создан для работы по найму, подсчёта ВВП, переговоров за круглым столом и тому подобных форм религиозных войн.

Но что, если натуральный ряд в действительности отсчитывается в противоположную сторону?

Если Земля имеет свой часовой механизм с обратным отсчётом, который уже отсчитал множество неизвестных нам чисел?

И поскольку мы знаем пусть не всё, но многое, на нас возложена и ответственность за то, чего мы не знаем.

Попробуем переформулировать: сколько бы велико ни было число деревьев на Земле, всегда найдётся место для ещё большего их числа.

А это уже очевидно не так.

Даже если мы сверх меры засадим деревьями все города, даже если мы будем строить один за другим корабли, засаженные тенистыми рощами, и покроем зеленью морские волны, речь всё же будет идти о конечном числе.

Мы живём в лабиринте числовых рядов, на практике являющихся конечными, находящихся в неостановимом движении, и единственное место, где бесконечные ряды могли бы иметь смысл, – наша догадка о высших порядках иерархии отношений между этими конечными величинами. Единственное, что можно пересчитывать до бесконечности, – это наше неведение и его отношение к неизведанному. – К неизведанному порядку/свободе/красоте, называемых также истиной, которой мы подчинены.

Сказать, что мы подчинены (как субъекты) на этом уровне (уровне мира, не являющегося творением человека), лишь на одном этом уровне, который в то же время обеспечивает наше право здесь пребывать, – то же, что сказать, будто мир, который мы только замышляем или уже воздвигаем (как объекты) вокруг себя, мир, сотворённый человеком, должен был бы выступать в качестве функции того исходного подчинения – и если это не так, мы теряем право пребывать здесь.

Я говорю (самой себе, например), что «я» имеет место вместо того, что места не имеет.

Что «я» есть функция утопии, – но функция, понимаемая так, как если бы она была ирреализацией мира, не являющегося творением человека.

Живое определяется как особый тип объектов, поведением которых управляет определённая цель, – то, что они стремятся осуществить, поскольку оно само стремится осуществиться в них.

Если мы, осуществляя нечто, забываем, что мы делаем это, потому что нечто осуществляется внутри нас, значит, мы оборвали все связи с биологическим пространством как целым.

То, что отличает нас от прочих живых существ, – это, пожалуй, не столько сознание как таковое, в себе и для себя естественное сознание, – скорее это наше осознание сознания, способность накапливать и координировать знание во множестве слоёв сознания – и куда радикальнее мы отличаемся от всего прочего тем, что мы в общем и целом используем слово «Бог».

В обществе, как мы его обустроили, мы следуем узкой тропинкой натурального ряда чисел в его самоочевидности.

Когда мы осуществляем нечто, мы не прислушиваемся к тому, будет ли нечто осуществляться также и в нас.

Обладая сознанием, мы и реализуем сознание, но мы пока не научились прислушиваться ко множеству слоёв нашего общего сознания, которые могли бы дать нам картину того, что мы, каждый для себя, могли бы ирреализовать и тем самым осмыслить.

То, что не даёт нам сойти с тропинки, и то, что подвигает нас к тому, чтобы реализовать самих себя сверх всякой меры, – это капитал; возможно, и не капитал как таковой, а скорее то, как он инвестируется.

Капитал инвестируется непосредственно в разум.

Мы приходим в этот мир и уже знаем, что нужно что-то делать. Не проходит и нескольких минут, как мы с непостижимой энергией принимаемся за нашу первую работу, начинаем сосать молоко из приспособленной для этого материнской груди. Но грудь вовсе не какой-нибудь автоматический насос, а источник, заслуженно вознаграждающий маленький, напряжённо работающий ротик и в ответ дарящий молоко щедрее, чем обещали затраты труда.

С самого начала мы не только знаем, что труд существует, но знаем также, что такое труд и зачем нужно трудиться. Знаем, что труд есть не больше и не меньше, чем это единство; что мы можем/должны/будем нечто осуществлять, поскольку нечто осуществляется в нас.

Капитал инвестируется непосредственно в это многослойное отношение и делит его на чётко разграниченные, однозначные функции.

Он инвестируется именно туда, где он рассекает жизненный нерв между нашим ощущением того, что мы хотим осуществить нечто, и причиной этого ощущения, состоящей в том, что нечто хочет осуществиться в нас.

Капитал инвестируется так, что «я» фактически может забыть о том, что оно является функцией утопии.

Перенося обоснование того, что мы трудимся, в мир, сотворённый человеком, где важен результат (и чем он важнее, тем убедительней обоснование), происходит обожествление самого этого переноса и его важнейшего средства – капитала.