Стихи и эссе

Я прихожу в лес и не понимаю, отчего растут деревья, удивляюсь тому, что деревья вообще существуют, могу назвать тому множество подходящих оправданий, как то: кислород для воздуха, тень от Солнца, топливо на зиму, бумага для газет, и вообще это красиво, но отчего они растут – нет. Я валю дерево. Остаётся пень. На земле лежит ствол. Я тут же вижу, что пень – это стол. Я сажусь на ствол. И он становится стулом. Я утаскиваю ствол к себе домой и делаю «настоящий» стол и «настоящий» стул. Но если они непременно должны быть «настоящими» так, чтобы можно было провести чёткую грань между ними и гарнитуром из пня и ствола, который остаётся равным срубленному дереву, они должны, уже и в новом обличье, продолжать вызывать всё тот же вопрос: отчего вообще существуют деревья? Такие слова, как добротная работа, вдумчивость, стиль, радость труда, все вместе указывают на нашу попытку сохранить то первое удивление, перенести его в мир, сотворённый человеком, и добиться здесь его символического присутствия.

И если нам не будет помехой наша гордость по поводу того немалого мира, который мы сами построили и который является нашей предварительной оценкой того, что поддаётся познанию, нам следует вернуться к нашему исходному пункту и посадить дерево. В благодарность за то удивление, которое дарит мне энергию и способность различать между хорошим и дурным.

Так это просто и так трудно.

Именно это удивление и есть та цена, которую мы платим, когда мы уступаем желанию капитала навязать своё определение труда.

Для содействия общественному благосостоянию следует стремиться к тому, чтобы каждый трудоспособный гражданин имел возможность работать на условиях, обеспечивающих его существование (Конституция, § 75, ст. 1).

Пока порукой существования рабочего является капитал, эта порука останется чистой пародией. Маленьким безумным вечным двигателем, в котором страх перед будущим и жажда досуга кружатся, подстёгивая друг друга.

Рабочий может потребовать назад свой страх, свою жажду и своё будущее. Без них не обойтись, если удивление, с которым мы рождаемся и которое заставляет нас чувствовать за всем смысл, не полностью ослабло. Поэтому трудиться – значит сохранять жизнерадостность. А как этого достичь, если мы испытываем удивление раз в год, летним вечером, наблюдая из кемпинга особенно красивый закат? А всё прочее – сплошной кавардак, лучше бы мы совсем не трудились.

Энергия

В то, что мы называем бесконечностью, фотоны уносят поток солнечной энергии; врезаясь в земную поверхность, они мгновенно теряют импульс и отдают энергию, которая становится теплом.

Мне представляется, что жизнь могла возникнуть, чтобы слегка сгладить вызванное этим состояние шока.

Что деревья, подобные перевёрнутым пирамидам, стали форпостом Земли на пути света, чтобы смягчить этот процесс, но в самом этом смягчении лежит дифференциация, в дифференциации – числа, а в числах – познание и разум.

Поэтому можно представить себе, что и числа существуют помимо человека, и хотя вслух считаем мы, счёт – молча, про себя – ведут феномены, существующие как числа с той же неизбежностью, с какой они существуют как феномены: растения, кристаллы, элементы (назовём, во всяком случае, те феномены, в понимании чьего числового выражения мы уже достаточно продвинулись).

Речь вовсе не о том, что мы извне привносим ту или иную доморощенную числовую последовательность, которую навязываем существующим феноменам, чтобы навести порядок в царящем беспорядке.

Всё наоборот. Порядок существует. И числа, как они представляются нашему сознанию, являются лишь приближением к образу того порядка, в котором числа материализуются в динамических структурах.

Далее, я представляю себе, что динамические структуры, стоящие за развитием природных феноменов, идентичны структурам, лежащим в основе развития человека и человеческого общества.

Что человек является частью попытки земной жизни смягчить шоковую волну, излучаемую Солнцем. Что нам, разумеется, недоступен тот непосредственный обмен веществом со светом, каким обладают планеты. Но что мы, по мере сил строя свои последовательные приближения к истине, дифференцируем неделимую трансформацию солнечного света.

Так что мы с нашими телами, принадлежащими биологическому пространству, являемся чем-то вроде громоотводов, защиты от резкой и недифференцированной траты тепла, чем-то вроде упреждения, отсрочки смерти Солнца – отсрочки, которую мы называем жизнью.

С этой точки зрения мы являемся чем-то вроде сглаживания разрывной функции, ряби на поверхности падающей воды, – мы слились в единое целое с той дымящейся раной, которую пытаемся исцелить непрестанными метаморфозами.

Наша устремлённость в будущее, наше продолжение рода и наш труд, вся наша утопическая функция есть наша способность к преобразованию энергии и смягчению, возможно, даже к украшению процесса её высвобождения самим фактом нашего существования.