Во дворе, где радиола на конце иглы держалаНить мотива и луны лимонный диск,Пробивал гитарой-соло какофонию кварталаТакт за тактом ливерпульский гитарист.А потом игла чихала, открывалась дверь балкона,Дом полночный пестрой шторой делал вдох…В послезвучье возникала темноглазая икона,И отскакивали пальцы от ладов.И шептал полночный идол в огорошенное небоТо ли имя, то ли рифму, то ли бред.И казалось мне, обронит: «Милый мой, сейчас я выйду,Мне родительское слово не запрет».Мирно спал киоск с газетой, где объявлен был крамолойЭтот парень, что с пластинки хрипло пел.Но парили над запретом эта девочка и соло,И над ними – звезды, белые, как мел.А вчера на углу, там где очередь кольцом,Мы столкнулись с ней к лицу лицом.– Я узнал вас по ногам и духам.Не узнали и подумали вы: хам.Вот ведь время лица как подправило —Ни на ощупь не узнать, ни на глаз.И разговор у нас по правилам:Хвастайтесь, я радуюсь за вас!…Толстый, глупый и довольный, вот он,Как павлин, как майский мотылек,Щурится со свадебного фото —Ваш уже законный кошелек.А фото мне не нравится, но я совсем не злюсьЗа то, что на картиночке не я вас приласкал.Но в складках платья вашего спит дорогая грусть.И в кольцах изумрудных – зеленая тоска.А вчера на углу без запиночки и в лобОценили вы мне свой гардероб.И что на скрипочках у вас детвора —То ли дело! – А что я вам пел – мура.Вот ведь слово – как назло застряло в горле —Не пропеть, не выговорить враз.И разговор у нас по форме:Хвастайтесь, я радуюсь за вас!…Звоном, хрустом и шуршаньем полныйСнимочек – не взять, не упрекнуть:Катят вас брильянтовые волныЗолотому берегу на грудь.А остальное мелочи. И я гляжу вдогон —Всего тебе хорошего, пей сладко и до дна.А все-таки та девочка выходит на балкон,И в платье ее грошевом спит медная струна.1990 г.