Стихотворения

«…сопоставлять эти явления друг с другом в двух направлениях – вперед и назад. Ибо с равным правом мы можем сказать, что тычинка есть стянутый лепесток и что лепесток есть тычинка в состоянии расширения <…>»[7] (§ 120);

«Про стебель можно утверждать, что это растянутое цветорасположение и плодоношение, точно так же как последнее мы определили: это стянутый стебель»[8] (§ 121).

М. Ерёмин уподобляет растению стихотворение[9], «растущее» от строки к строке, при этом узел можно понимать, как место отхождения новой строки (т. е. конец строки) и соединение строк рифмой. Поэт традиционно использует белый стих, но в этой миниатюре мотив «соединения» обыгрывается тремя парами созвучий; рифмуются: конец 1‐й строки – с серединой 8‐й строки (узел – устье), концы 2‐й и 5‐й строк (анаграмма enjam – немоте), 6‐й и 7‐й строк (неравносложная рифма, основанная на согласных, по типу рифм Маяковского: данностью – дном).

Продолжает развитие гётевской линии сравнение:

И трепет как пружина между данностью
(Поверхностью?) и дном;

Здесь пружина – метафора поэтического ритма; ботанический же код дополняет этот образ аллюзией на теорию Гёте о спиралевидном росте растения. В таком прочтении: вертикаль – синтаксис стихотворения.

Строки 1–3 иллюстрируют применение строчного и слогового анжабеманов (в том числе, перенос самого слова enjambement), а также парентез, под действием которых происходит «перемонтирование» словосочетания «стечение существований», его разделение, фрагментация входящих в него слов и акцентировка их частей:

1. Стечение (Жгут или узел?)
2. Существ – (Грёз? Или тел?) – enjam-
3. Bement – ова́ний;

Под действием аналогии в начальном слове миниатюры – стечение —оживляется морфемное строение (с + течение), что даёт ход двум ассоциативным рядам: 1) течение – дно – устье — исток; 2) с – существ – тел. Первый из них, в свою очередь, «проявляет» в строках 6–8 образы поэтического творчества: расположение стихотворных строк на странице сравнивается с водной рябью («трепет»), толщей воды («пружина между данностью (Поверхностью?) и дном»), схематическим изображением реки на географической карте («И судорога – устье»):

6. И трепет как пружина между данностью
7. (Поверхностью?) и дном;
8. И судорога – устье (Бифуркация

[10]? Исток?).

– что вводит реминисценции к финалу пушкинской «Осени», о «пробуждении поэзии»:

…Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем – 
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.

XI

И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут.
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу – матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз – и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.

XII

Плывет. Куда ж нам плыть?..

В свою очередь, ассоциативный ряд «стечение – с- – существ – тел» ведёт к мотиву «судьбы скрещенья» из «Зимней ночи» («Стихотворения Юрия Живаго») Пастернака: «На озаренный потолок / ложились тени, / Скрещенья рук, скрещенья ног, / Судьбы скрещенья».

Мотивы «соединения» // «разделения» взаимосвязаны в этом стихотворении с темой выбора поэтом своего художественного языка (в русле классической традиции или вне ее). Благодаря лексическим перекличкам и параллельным синтаксическим конструкциям акцентируются внутритекстовые связи по вертикали. Так, сравнения: трепет как пружина… (6–7 строки), судорога – устье… (8 строка) соотносятся с вопросами парентезы во 2‐й строке: (Грёз? Или тел?): грёзы – трепет; тела – судорога, при этом первая из образовавшихся пар отсылает к пушкинскому образу поэзии («плоды мечты моей»), а вторая – пастернаковскому («высокая болезнь»).