Стихотворения. 1943 – 1997

Трепещущая плоть женщины, кошки, птицы
Испаряется так же,
Как капля воды под лучами беспощадного солнца.
Но зачем столько солнца, столько мрака, столько воздуха, столько стен, –
Этот огромный мир вовсе не нужен
Ни сверчку, ни кузнечику,
Ни женщине, ни птице.

Все они прислушиваются только к биению собственного сердца,

К его неумолчному звону, колоколам и колокольчикам.

* * *

… Я так и не пойму, что значит быть известным.
Известны ль облака? Известна ли гроза?
Так почему и мне по тем стезям небесным,
Слезами изойдя, свой путь пройти нельзя?

Лесного соловья не кличут Евтушенко,

Не издают рулад в мильонном тираже,
Но все же соловей рифмует задушевно,
Чтоб в песне дать остыть взволнованной душе.

Зачем же мне стихи предать людской огласке?

«Ах, вот оно о чем!» «Ах, это неспроста!»
Пусть люди на меня взирают без опаски,
Я, в сущности, Аким, к тому же простота.

Я сроду не имел в запасе корки хлеба,

Мне нудный разговор житейский – не с руки…
Я из породы тех, кто сеял в землю… небо
И жил, «шалтай-болтай», как в поле сорняки.

Впритирку к облакам, живу, не зная толка:

Дождем ли расшибусь, истаю ль в синеве…
И долго ль буду жить иль буду жить недолго –
Об этом не грустит, не помнит соловей.

А слава… Но нигде – ни в чащах, ни в дубравах,

Ни в рощах, ни в полях, ни в зарослях болот
Я, право, не встречал такой пичуги – слава.
… Должно быть, этот вид пернатых не поет.

* * *

Что же делать, коль мне не досталось от Господа-Бога
Ни кола, ни двора, коли стар я и сед, как труха,
И по торной земле как блаженный бреду босоного,
И сморкаю в ладошку кровавую душу стиха?

Что же делать, коль мне тяжела и котомка без хлеба

И не грешная мне примерещилась женская плоть,
А мерещится мне с чертовщиной потешною небо:
Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет – Господь.

Что же делать, коль я загляделся в овраги и в омут

И, как старого пса, приласкал притомившийся день,
Ну а к вам подхожу словно к погребу пороховому:
До чего же разит и враждой и бедой от людей!..

… Пусть устал я в пути, как убитая верстами лошадь,

Пусть похож я уже на свернувшийся жухлый плевок,
Пусть истерли меня равнодушные ваши подошвы, –
Не жалейте меня: мне когда-то пригрезился Бог.

Не жалейте меня: я и сам никого не жалею,

Этим праведным мыслям меня обучила трава,
И когда я в овраге на голой земле околею,
Что же, – с Господом-Богом не страшно и околевать!..

Я на голой земле умираю, и стар и безгрешен,

И травинку жую не спеша, как пшеничный пирог…
… А как вспомню Его – до чего же Он все же потешен:
Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет мне – Бог.

* * *