Стихотворения

То отливая золотом, то ртутью,
А то желта, как старая слюда,
За гранью гор и за метельной мутью
Скользит, журча, куринская вода.

Изборожденной трещинами грудью
К ней берег слег, не причинив вреда,
И, вся сверкая ересью и жутью,
Скользит, журча, куринская вода.

Давным-давно, в минувшие года
Веселый Пушкин брел по сухопутью,
Играя жизнью, заглянул сюда.

Он вкус ее похваливал тогда.
И, памятью горда, под дымной мутью
Скользит, журча, куринская вода.

ПЕСЕНКА ДЛЯ ЛЕШИ ПУГАЧЕВА (1960 г.)

(Советской “интеллигенции” посвящается)

Были книги и азарт, поцелуи, чаянья,
А достался нам базар, преферансы с чаями.
Кто из нас не рвал, не жег, что писали в юности?
А на улице снежок, молодой и лунистый.
Падай, падай, пороши, на окошки сыпься нам!..
Подсчитаем барыши, почитаем Ибсена.
Мы еще не поддались, в коммунизм не наняты.
Вот чудак-идеалист, все витает на небе.

Хорошо нам и тепло, папа смотрит шишкою.
Разгорайся, наша плоть, на супругу пышную!….
Нам ли, мямли, не до ласк? Вот что значит опытность.
Очень жизнь нам удалась: в землю ж не торопят нас.

Оттого и потому роем груди рылами,
В одеялах потонув, всех перемудрили мы.
Мы себя побережем для страны, для общества.
Лезь, кто хочет, на рожон, — ну, а нам не хочется.

Вы красивы как никто, только это лишнее…
А последний анекдот про евреев слышали?
Жизнь заели нам жиды. В рифмах видишь прок ли ты?

Будьте прокляты, шуты! Будьте вечно прокляты.

О АВТОРЕ

Виталий ОРЛОВ (Нью-Йорк) ПУШКИН И ЧИЧИБАБИН

Ах, ничего, что всегда, как известно,

наша судьба — то гульба, то пальба…

Не расставайтесь с надеждой, маэстро,

не убирайте ладони со лба.

Б.Окуджава. "Песенка о Моцарте"

В заголовке я поставил рядом эти два имени. Но Борис Алексеевич Чичибабин, будь он жив, ни за что на это не согласился бы, столь велик был пиетет его перед Пушкиным. В этом году Чичибабину исполнилось бы 75, и мне хочется, чтобы об этом помнили даже в этот знаменательный год, который одна газета назвала "200-летний пушкинский год", что на русском языке, вероятно, означает "Год 200-летия Пушкина". Это означает также, что начинается "то гульба, то пальба".

Кстати, о Моцарте. Кто-то очень хорошо сказал, называя своих любимых композиторов, — Бах, Бетховен, Вагнер… "А Моцарт?" — спросили его. О, Моцарт — это Бог!

"Для меня нет более любимого человека, живой личности, живой души. Вот так я мог бы сказать и о Пушкине, — говорил Чичибабин. — Перечень любимых поэтов, если он будет открываться именем Пушкина, — для меня это кощунство. Это унизительно для Пушкина, потому что Пушкин вне всяких списков, он совершенно отдельно".

Когда мы читаем наших любимых поэтов — Тютчева, Лермонтова, у них есть почти пушкинские строки, вплоть до того, что иногда над какой-нибудь прекрасной строкой задумываешься: неужели это не Пушкин? И в то же время колоссальная разница, как между Моцартом и Бетховеном. И тот, и другой — гении, но в одном случае это уже нечто божественное.

Человек не может написать: "Я вас любил: любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем…"

Две первые книжки Чичибабина вышли одновременно, когда ему было 40 лет: одна из них, "Мороз и солнце", — в его родном Харькове, другая — в Москве, в "Советском писателе", она называлась "Молодость". Чичибабин пришел в поэзию, когда за его плечами был уже солидный жизненный опыт, большая внутренняя убежденность. И в первом же сборнике — отдельный раздел, посвященный Пушкину.