Стихотворения и поэмы

Над решеткой Вашего окна
Наклоняемся вдвоем к Парижу.
В сумерки я Вам почти верна,
В сумерки становимся мы ближе.

Город там внизу — совсем такой,

Как я девочкой о нем мечтала…
Я не помню книги, но герой —
Был как вы влюбленный и усталый.

Я не помню книги. Я молчу.

Под холодным синеватым светом
Любоваться долго я хочу
Гибким и печальным силуэтом.

Над решеткой Вашего окна

Наклоняемся вдвоем к Парижу.
В сумерки я Вам почти верна,
В сумерки становимся мы ближе.

«У тебя при каждом резком слове…»

У тебя при каждом резком слове
Голос обрывается звеня…
У тебя и так сошлись надменно брови,
Не сердись сегодня на меня

И не говори мне очень колко,

Что я улыбаюсь всем прохожим…
Понимаешь, это ветер только
Легкомыслен и неосторожен.

Не сердись, мой милый, милый, милый,

Я скажу всю правду, подожди:
Ах, меня наверно опьянили
Мартовские крупные дожди.

<Париж, 1914>

«Когда я буду старой, и уеду…»

Когда я буду старой, и уеду
Во Францию, в один из городков
Долин Луары или Пуату
Иль, может быть, Двух Севров,
Где тысячи две жителей и церковь
С химерами на площади большой,
И мэрия с трехцветным новым флагом.
А улицы кривые, окна в ставнях,
Сады обнесены высокою стеной.

Откуда нужно ехать два часа

До станции в тяжелом дилижансе,
В котором ездили еще Манон
И кавалер влюбленный Де Грие.
И где сидишь согнувшись на скамье
Между кюре и коммивояжером.
Где вечером влюбленные уходят,
Обнявшись, на шоссейную дорогу
Париж — Бордо. И смотрят в темноте
На редкие огни автомобилей.

Где в воскресение съезжаются на рынок

Крестьяне в синих глянцевитых блузах,
Скупые, любящие только вкусную еду
И крепкое бургундское вино.
У рынка с каменною колоннадой
Привязывают крепких лошадей.
Жен отсылают в церковь слушать мессу,
А сами недоверчиво торгуются и пьют.

Где в будни улицы пусты и слышно

В открытое окно начальной школы,
Как маленькие учатся читать.

Где всё так ясно, просто и спокойно, —

Где можно долгими ночами вспоминать.

«Еще совсем светло, но я устала…»

Еще совсем светло, но я устала,
Не знаю, как дойду к себе домой.
Несносен вид Латинского квартала,
И так враждебны камни мостовой.

Дома, афиши, улицы, киоски,

Любезности прохожих, стук телег…
Всей этой жизни радостной и плоской
Такой чужой и суетливый бег.

Так ранит сердце мне холодный, белый —

Обычный свет, — обычно ясных дней…
Иду и жестких стен почти касаюсь телом,
У стен идти мне легче и темней.

Ах, только бы дойти, закрыть окно мне,

Чтобы не видеть бесконечных крыш.
Лечь в темноте, не знать, не помнить,
Не слышать, как внизу шумит Париж.

«В окне старьевщика на Екатерингофской…»