Пусть ветер шуршит этой грубою тканью,Пусть выдует жгучую горечь полыни:Отжившее зашелестит одеяньеО горе, которого нет и в помине.Лишь пеструю шапочку ты сохранилаДа рыжую челку, и, ветра быстрее,На диком коне ты проносишься, Дзила,Под тучами птицей бестрепетной рея.В полете стремительном дышится шире…Все девушки здесь, все рошкинки такие.Придет к вам народный сказитель шаири,Старик, он о многом услышит впервые.Услышит рассказ твой, душой молодея,И, сняв со стены закопченный пандури,Он струны встревожит рукой чародея,И звонкие горлинки взмоют в лазури.Но кто же он? Кудри седые похожиНа облако над головою Казбека.Он струны доводит до песенной дрожи,Огонь пробуждает в душе человека.Умолкнул, и трубка в зубах задымила.Деревья шумят, как бегущие воды.Лишь стихшую песню подхватишь ты, Дзила,—Пред нами раскроется книга природы.1940
ВЕЧЕРА В КОЛХИДЕ
21. Мегрельские вечера. Перевод Б. Пастернака
1
Уже полсолнца в море. Так олень,бросаясь вплавь, по грудь уходит в воду.Но тополя мегрельских деревень,как девушки, толпою ждут захода,наряженные в шелест во весь рост.Когда закат весь пурпур свой засолит,он из-за брызг седых морских бороздпо розе к каждой ма́кушке приколет.С мотыгами стоят крестьяне в ряд.И, до зари не нашумевшись вдоволь,трепещущие тополя стоят.Что дом — то двор, и сумерки, да тополь.Бывало, состязаясь с соловьем,под тополя такие звал я музу.Теперь не то: не тополь воспоем —засеянный гектар под кукурузу.Передвигаясь по его ковру,колхозники в поту поют «Надури».«Надури» было дедам по нутруи нам в работе, дружной по натуре.Лишь соловей, усевшись вдалеке, —единоличник в доле щекотливой, —трещит вовсю на сливовом сучке,весь истекая мленьем спелой сливы.Приморский ветер остужает грудьпевца с огнем неугасимым в зеве,и руки вместе силятся сомкнутьразросшиеся тени и деревья.В сторонке, злобы доверху полна,клянет старуха век, что так напорист,и, отгоняя дали с полотна,вдали на всех парах проходит поезд.