Стихотворения и поэмы

Год двенадцатый… Месяц июнь… Неспокойны
Эти дни — перемены и смут времена…
Финский, южный поход — это малые войны,
А теперь наступает большая война.

Враг вступает в Россию. Большим полукругом

Наступая, выходят его корпуса.
Растянулась меж Вислою, Неманом, Бугом
Арьергардных тяжелых боев полоса.

Враг упорно идет к нашей грозной преграде,

И по селам старинным набатов трезвон…
Помню слово Давыдова об Илиаде
В эти грозные дни наступающих войн.

«Честь и слава от веку — солдатская жатва».

Над полями сражений в родной стороне
Да свершится Суворову данная клятва
Ныне в грозной, решающей судьбы войне…

И воспитанных им — от седых генералов

До седых трубачей — в этот час роковой,
Как в былые года, снова битва скликала,
И они откликались на голос родной.

Кульнев был в арьергарде, с прославленной частью,

Прикрывавшей пути к Петербургу, на Псков…
Он грядущей России отстаивал счастье
В непрерывном труде арьергардных боев.

«Я с полком тут один. Бой тяжел арьергардный,

До последнего драться, чтоб дать отойти
Главным силам.
                            Ведь близок тот полдень отрадный,
Когда кончим отход, перережем пути
И сначала набегом, наездом и поиском
Будем мучить врага,
                                  после — выйдем вперед,
И появится мститель пред вражеским войском —
Защищающий родину русский народ».

…В этот день за Клястицею вражьи мортиры

Били с часа того, как всходила заря.
На гнедых жеребцах пронеслись кирасиры,
По болоту французские шли егеря.

Тяжело отходить, и с коня он слезает…

Повод дал Ерофееву… Тихо идет…
Кто поверит, что Кульнев теперь отступает?
Но получен приказ — неизбежен отход…

Тихо шел по дороге, насупленный, сгорбясь…

«Что же, прямо сказать, ведь не всё решено.
Еще выйду с полком я на вражеский корпус
И сомну в грозной рубке войска Удино…»

Бомба падает рядом… «Быстрей разрывайся,—

Он сказал, отходя с Ерофеевым. — Вот
Видишь, старый фланкер, потрудней Оровайса
Это дело — ну, прямо без устали жмет…»

Он, прищурясь, смотрел… О, родная картина:

Волчья ягода в мшанике топком растет,
Впереди, за обрывом, по скату плотина,
Низкорослая жимолость возле болот…

За широким оврагом бегут перелески.

Небогатый лесок. Белым спинам берез
Будто зябко сейчас в ослепительном блеске,
В ярких вспышках июльских мучительных гроз…

Разорвалось ядро… Яркий блеск над завалом…

Черный дым над травой — и мгновенный разрыв.
Ерофеев рванулся тогда к генералу,
Чтоб спасти его, собственным телом прикрыв…

Опоздал… Взрыв… Что это? Оторваны ноги…

Истекающий кровью, в примятой пыли
Он обрубком сегодня лежит на дороге,
Ставший издавна гордостью русской земли.

И лежит на спине он, беспомощный, строгий,

Истекающий кровью…
                                    О, кто перечтет
В этот день все его боевые дороги
От финляндских снегов до балканских высот…

Молча сняв кивера, пред своим генералом

Все стояли в слезах.
                             Он лежал недвижим.
Вдруг открыл он глаза.
                                     Странно, был не усталым
Их стремительный блеск, а совсем молодым.

И лежит он в короткой походной шинели,

В доломане простом…
                                Из-за туч с высоты
Солнце вышло на миг.
                                 Луч скользнул.
                                                      Заблестели
На широкой груди ордена и кресты.
Получил их в сраженьях за риск, за отвагу,
И за каждый он кровью по капле платил.
Этот вот
                  дал Суворов когда-то
                                                           за Прагу,
Этот — с финской войны,
                                   тот — в бою получил…

«Дети, я умираю…»

                                 Все плачут угрюмо…
«Ни клочка не отдайте родимой земли…
Снять прошу ордена, чтобы враг не подумал,
Что убит генерал…
                            если б тело нашли…»

Вздох последний…

                            И смерть…
                                      Подошел Ерофеев,
Снял кресты, ордена…
                                  Положил на глаза
Стертых два пятака…
                           Пахло дымом, шалфеем…
Мелкий дождь моросил…
                                         Грохотала гроза…

И казалось, на миг распахнулись просторы.

И обратно, под яростным свистом свинца,
Поскакали тогда казаки и фланкеры —
В арьергардном бою отомстить за отца.

О, беспамятство рубки! Сверкая клинками,

Звонко тенькая пиками, рваться вперед
И стремительной лавой скакать пред врагами,
По оврагам, по мшанику ближних болот.

Ерофеев хранил вечный сон генерала…

Тело Кульнева было накрыто плащом…
Первый раз не в бою они оба… Настало
Время нам горевать, вспоминая о нем.

«Что же, смерти такой разве ты прекословишь?

Сам я стар, где-нибудь да подстрелят в бою.
Без тебя разве жизнь будет, Яков Петрович?
Только тело б отвезть мне в деревню твою…»

Не смешав своего боевого порядка,

Кони мчались назад, чуть касаясь земли.
Смолкли выстрелы. Стихла кровавая схватка.
Возвращались гусары и песню вели;

             «Молодца мы потеряли,

             Кульнева злодей убил,
             Да зато и отчесали —
             Дорого ты заплатил.
             Сколько тысяч меж рядами
             Ты своими не дочтешь,
             Сколько саблями, штыками
             На плечах ты ран несешь».

В грозный год его смерти, в заветную зиму,

Отходили враги вдоль пылающих рощ,
И опять довелось бивуачному дыму
Над Клястицею стлаться в ненастную ночь,

И припомнили здесь все дороги героя

Офицеры московских и тульских полков —
От кровавых трудов арьергардного боя
До заветной поры авангардных боев.

На рассвете послали дозор по верховью,

Напоили коней и на запад ушли,
Честь отдавши ему, оросившему кровью
Эти топкие мшаники русской земли.

…Много лет пронеслось, но сейчас, если едешь

В летний пасмурный день из далеких краев
По дороге, ведущей из Полоцка в Себеж,
Ты увидишь места этих грозных боев.

И услышишь тогда, как над зреющей рожью,

На широких полях снова песня звучит,
И поклонишься низко тому раздорожью,
Где в бою арьергардном был Кульнев убит.

Июнь 1941