Стихотворения и поэмы

Поэма вызвала появление множества откликов в печати, поначалу восторженных, содержащих оценку ее как значительного достижения советской поэзии, отмечавших ее современность, а также органическую связь формальной новизны со сказочным содержанием. Однако начиная со 2-й пол. 30-х годов на смену подобным отзывам надолго пришли резко отрицательные, где поэт критиковался за «формалистическое трюкачество». Приведем лишь некоторые, наиболее характерные. «Ближайший соратник и единомышленник Асеева, Кирсанов – один из героев минувшего поэтического года. Его „Золушка“, напечатанная в № 11 „Красной нови“, лучшее из всего, им до сих пор написанного, и одна из лучших вещей года.<…> Основное в его поэзии – ее „детскость“ <…>. Кирсанов не поэт для детей, он поэт того детского, что продолжает жить во взрослом человеке и без чего наступает собачья старость. Поэтому словесные игры Кирсанова так не похожи на тяжелую заумь Крученых и Зданевича. Они не формалистичны потому, что это естественный раздел особого рода жизненной силы, которая сосредоточилась в Кирсанове, так сказать, от имени всех его читателей. <…> Отмечу <…> тот вкус и художественный такт, с которым она написана. В ней нет никакой фальши, никакого сюсюканья (в этом несомненный след благодетельной школы Маяковского), никакого фальцета. А такт Кирсанова сказался в том, как он, модернизируя, „осовременивая“ сказку, умеет ни на минуту не выйти из воздуха сказки…» (Мирский Д. Стихи 1934 года // ЛГ. 1935, 15 апр.). «У Кирсанова нет пересказа, варианта „Золушки“. Народные образцы цикла сказок о Золушке Кирсанов расплавил в горниле новой идейности и тем придал совершенно другой – социальный, классовый – смысл этому трогательному образу <…>. Кирсанов впервые взял классический образ народных сказок, известной от Германии до Египта, и осмыслил его логически закономерно и социально заостренно» (Болотников А. Реализм и фантастика: (О «Золушке» С. Кирсанова) // ЛГ. 1935, 30 апр.). «„Поэма всех сказок“ о бедной Золушке остроумно современна. Ее основной идеологический мотив – борьба угнетенных и угнетателей, бедных против богатых – не прорывает художественной ткани произведения, сквозь фантастические образы которого проступает их живой и вполне современный смысл. В этом реализм поэмы. История Золушки рассказана в стихах с такой лирической теплотой и так живо, что внимание читателя не ослабевает до последней строчки этого произведения, проникнутого подлинной поэзией. Мотивы сказки и современности, вымысел и реальность сочетаются в „Золушке“ естественно и органически, поэма в хорошем смысле слова проста, доступна <…>. Эмоциональная насыщенность „Золушки“ убедительно выражена в изобразительном строе, ее словаре, в технических приемах, освобожденных от установки на формалистское экспериментаторство. <…> Звук и смысл в ней слиты органически, отсюда свежесть и легкость поэмы в целом и образа Золушки в частности» (Серебрянский М. Заметки о поэзии // Зн. 1935. № 6. С. 229). «„Золушка“ – вся в мире вымысла, вся соткана из сказок <…> Иной многословный поэт, напади он на такую руду, из материала каждой кирсановской строфы вытянул бы по поэме – такова емкость ее. <…> Старые сказки по-новому прочтены Кирсановым. Он смело и своеобразно интерпретирует их <…>. И вся поэма раскрывается ведь как освобождение Золушки-труда от Кащея-капитала. <…> Но только скучные дяди из породы тех, кто слал Маршаку и Чуковскому гневные письма, уличая в идеологической невыдержанности книжек для малышей, могут искать в „Золушке“ пересказ политграмоты в лицах. Дескать, если скворец – это подпольщик, то что хотел сказать автор словами заговора? <…> Золушка – не отвлеченный символ трудящихся вообще, а прежде всего живая, „эта“ Зойка, с индивидуальными чертами, с чувствами и поступками данного человека. <…> Формальная оснащенность поэмы хороша не просто блеском отделки, а соответствием содержанию, той атмосфере фантастики, которой поэма насыщена. <…> Мастерство Кирсанова заключается в такте, с которым он строит всю труднейшую поэму. Она прозрачна, не тяжеловесна, при всей своей изощренности. <…> Вся тонкость поэмы в этом „чуть-чуть“, к которому нет иных рецептов кроме поэтического вкуса» (Никонов В. От словесной игры к реалистической поэзии // ХА. 1935. № 9. С. 13–15). «…Большая удача последней прекрасной поэмы С. Кирсанова „Золушка“ заключается в том, что здесь и замысел поэмы, и своеобразная, хорошо продуманная инструментовка стиха, и новаторские приемы версификатора оказались в полном равновесии и соответствии. И вот „Золушка“ приобрела поистине философское звучание, которого лишены у С. Кирсанова его предыдущие поэмы» (Лейтес А. Философия применительно к рифмам // Зн. 1935. № 12. С. 220). «Поэма <…>, по-видимому, претендует даже на социальную обобщенность и политическую „мораль“. Сама Золушка чуть ли не символизирует положение пролетариата в капиталистическом мире. <…> Противопоставление „доброй“ Золушки ее „злым“, богатым родственникам искажает объективный характер классовых противоречий и конфликтов капиталистического мира. <…> Хотя поэма написана и не для детей, но в основу ее положена искусственная „детскость“, инфантильность мировосприятия, определяющая всю поэтическую систему и даже язык ее. <…> Самоцельно эстетическое любование словом и вещами сказывается во всей поэме» (Степанов Н. Семен Кирсанов. Золушка // АС. 1936. № 12. С. 194). «Характерные примеры нарочитого обессмысливания фольклорных мотивов путем формалистски-трюкаческих экспериментов дает <…> „Золушка“ <…> Она в целом ряде мест отмечена таким яростным версификаторством и такой изощренной словесной эквилибристикой, что реалистический дух фольклора оказывается полностью растворенным в этом бурном потоке лексических трюков…» (Дымшиц А Политическая поэзия и фольклор // АС. 1937. № 5. С. 211). «Взять, например, С. Кирсанова. Не надо ему делать вид что он самый правоверный ученик Маяковского, – потому что это неправда. Кирсанов умеет писать ясно, просто, но, к сожалению, он нередко уродует поэтическую речь. В 1934 году он написал, а в 1948 году переиздал поэму „Золушка“, являющуюся грубой подделкой под народность. <..> В сознании некоторых литераторов еще живуче стремление и нарочитому оригинальничанию, ничего общего не имеющему с законами естественного развития русского языка» (Тарасенков А. За богатство и чистоту русского литературного языка! // НМ. 1951. № 2. С. 210). «С. Кирсанов лишил сказку социально-исторического смысла и национальной почвы. В образах нет даже намека на русский характер. <…> „Сказка“ стала выглядеть лоскутным одеялом, скроенным разными людьми и в разные эпохи. Все это напоминает „поэму-сказку“ М. Цветаевой „Царь-девица“ (1922), написанную по тому же принципу, что и „Золушка“» (Выходцев П. Русская советская поэзия и народное творчество. М.; А., 1963. С. 324). «Кирсанов был оригинальнейшим фольклористом, хотя и не занимался собственно филологией. Стоит перечитать кирсановскую „Золушку“, как на тебя посыплются серпантины созвучий, казалось бы, взятых поэтом из жаркой, точной, задиристой народной речи, насыщенной аллитерациями и ассонансами, корневыми рифмами и метафорами» (Петров, С. 19). «…„Золушка“ Кирсанова осталась по преимуществу произведением историко-философского характера, обобщающим „определенный этап общественной жизни и мысли“. В нем на первом плане вопрос о рядовом человеке как новой исторической личности. В то же время Кирсанов обращается к тем жизненным сферам бытия – будничные заботы, семейные взаимоотношения, текущие радости и огорчения, которые меньше всего характерны для поэмы. Такой мир является настолько естественным, насколько и трудным для проявления в герое „истинно человеческого“ содержания. Однако автор сознательно усложнял свою задачу, так как видел в этом перспективу историко-художественного процесса» (Кедровский А. Е. Поэма-сказка Кирсанова С. «Золушка» // Писатель и литературный процесс. Курск, 1976. С. 25). «С. Кирсанов сюжет „Золушки“ связал с современностью, вернее, как бы продлил его от старинно-сказочного времени до наших дней. Сказка получает выход в современность, реализуя заложенную в сказке мечту о будущем, превращая социальную утопию в действительность…» (Червяченко Г. А Советская поэма 40-70-х годов. Ростов н/Д, 1979. С. 59).