Стихотворения. Проза

Бабушка встает, не говоря ни слова, берет меня за руку и ведет в детскую. Я упираюсь, схватываюсь за косяк двери, бабушка отрывает от него мою руку и продолжает тянуть за собой. Вот мы и в детской.

— Ты — гадкая, злая, я не люблю тебя. Я только хотел сидеть рядом с тобой.

— Когда ты успокоишься, ты придешь и попросишь у меня и Алеши прощенья, а теперь сиди тут.

— Я не хочу тут. Я хочу в столовую.

Но бабушка уж не слушает меня, она уходит и запирает дверь на задвижку.

Я стучусь в дверь и продолжаю кричать: — гадкая, гадкая! И Алеша твой гадкий! Я не люблю вас! Я возьму и убью вас! — Я еще долго кричу и стучу, но никто не приходит. Усталый, с разбитыми кулаками, наконец я отхожу от дверей и забиваюсь в угол, — мое любимое убежище во всех случаях жизни.

Они забыли меня, они нарочно забыли меня. Что ж, хорошо, я и без них проживу. Я теперь большой, заберу все мои вещи и убегу тихонько из дому. Пускай они тогда ищут меня, пускай плачут; я уйду далеко, далеко. Я приду к разбойникам, они примут меня, выберут своим атаманом. У меня будет лошадь, я возьму всех разбойников, мы приедем домой. Они все испугаются, а я...

— Что же, ты теперь успокоился, — вошла ко мне бабушка.

— Нет!

— Нет? Тогда сиди еще один, — бабушка повернулась, чтобы уходить.

— Бабушка, милая, прости меня, не уходи. Я больше никогда не буду! — бросаюсь я к ней.

— Глупый, глупый, — говорит бабушка, наклоняясь ко мне, — я не знала, что ты у меня такой глупый, из-за места столько шума поднял. Ну, идем в столовую, извинись перед Алешей и забудем обо всем, хорошо?

Я ничего не отвечаю, только прижимаюсь крепче и целую бабушку.

*

С приездом бабушки жизнь наша мало изменилась, так же по утрам приходила к нам Ольга Николаевна; в те же игры играли мы днем; так же гуляли или с няней, или с мамой, только по вечерам собирались в бабушкиной комнате, где на маленьком письменном столике, обитом темно-синим сукном, стояли две свечи с зелеными ширмочками.

Когда мы, после обеда, приходим к бабушке, на столике уже готовы четвертушки бумаги, резинка и карандаш. Бабушка сидит на диване и вяжет чулок, быстро шевелятся ее пальцы, только спицы иногда стучат друг об друга. Мы сидим молча, разве иногда кто-нибудь спросит у другого резинку или у бабушки очинить карандаш, — тогда бабушка отложит в сторону свое вязание, достанет из кармана ножик, возьмет приготовленный на этот случай листок старой газеты и осторожно над ним станет чинить. Но вот кто-нибудь первый окончит картинку, обыкновенно это бывает Алеша, он всегда рисует дорогу, лесок, избушку со струйкой дыма из трубы и заходящее солнце с лучами во все стороны, и крикнет:

— Бабушка, посмотри-ка, что я нарисовал.

Бабушка так же спокойно отложит чулок в сторону и возьмет рисунок. Она — строгая, сразу она не похвалит, всегда найдет что-нибудь.

— Что же это у тебя окна в разные стороны покосились, в таком домике и жить нельзя.

— Где?

— Да вот тут. Что это за кривуля такая?

— Это Верочка меня толкнула, оттого так и вышло.

— А ты поправь. Резинка у тебя есть, куда торопиться, времени-то еще много.

Алеша, сконфуженный, берет свой рисунок и начинает его исправлять; этим временем пользуемся я или Костя и даем бабушке наши произведения. Костя рисует корабли или поезда; я подражаю Алеше, мне нравится, как он рисует дорогу, поле и лес, и сам стараюсь так же нарисовать, но у меня выходит плохо, я сам сознаю это.

— Ну, батюшка, уж и нарисовал же ты, точно муха по бумаге бегала.

— Это, бабушка, листья.

— Листья? А я думала, кот наплакал. Где тебе такие картинки рисовать, ты бы что-нибудь попроще.

Когда мы все покажем бабушке наши рисунки, она соберет их и положит в кожаный портфельчик.

— Это я для вас сберегу. Вырастите, вам самим интересно вспомнить будет наши вечерние занятия. А теперь пора за сладенькое.

Бабушка уберет чулок, встанет и пойдет к окну, где у ней лежат запасы сладкого. Она возьмет какую-нибудь корзину, то ли с яблоками, то ли с грушами, то ли с виноградом, или еще какими-нибудь другими вкусными вещами; достанет чашку с водой, принесет все это на столик, сполоснет в воде, осмотрит каждое яблоко, выберет, какое побольше, и велит кому-нибудь из нас отнести его папе.

Нам знакомо каждое ее движение, но тем не менее всегда с любопытством и нетерпением смотришь, как она полощет и вытирает яблоки, груши и виноград. При раздаче нам бабушка никого не обидит, а старается наделить всех поровну.

— Всех вас я люблю одинаково, все вы равны передо мной, как мы перед Богом, вот потому и получайте поровну.

— А ты сама что же?

— Где мне яблоки есть, я для вас да для Васеньки берегу их.

Вот приходит няня, пора спать. Мы неохотно встаем.

— Идите, идите, завтра опять придете.

Бабушка каждого из нас перекрестит и поцелует каждого, но того, кто провинился в чем-нибудь за день, она только перекрестит и прибавит:

— А поцелую я тебя в другой раз, когда вести себя лучше будешь.

Виноватый покраснеет, насупится.

— Бабушка, прости.

— Прощать мне тебя нечего, и не сержусь я на тебя вовсе, только стыдно мне, что у меня такие внуки растут.