Коллизия еще более усложняется. “И как могло случиться, — спрашивает себя Семенов, — что, мучая так себя и девушку, я стал впутывать в свое мучение еще и других, другую тоже девушку, полюбившую меня, или вернее развращаемую мною и моими стихами, и наконец, превращая все это в игру, т. е. любуясь этим и воспевая блудную страсть свою в стихах”. Дополнительный свет на трудную борьбу Семенова с чувственными искушениями проливает упомянутый роман его брата Михаила “Жажда”. Здесь изображены отношения Алексея Нивина (т. е. Леонида Семенова) с Софьей, причем по-бунински сказано все до конца. “Когда сама Софья робко и по-женски стыдливо дала ему почувствовать, что она его любит, он со страхом понял, что то, что он теперь испытывал к ней, была не любовь, а похоть”. Ему было двадцать лет, он учился на втором курсе. Она была рослая, с высокой грудью, почти бесцветными “русалочьими” глазами. Его привлекали тяжелые душистые косы и юное пухлое тело. Он попытался отдалиться. Тогда Софья спросила, почему он к ней изменился. Он отвечал нарочито грубо, чтобы оборвать отношения.
“— Потому что я понял, что то чувство, которое я считал любовью, совсем не любовь, а тяга самца к самке. Или вы хотите, чтобы я изнасиловал вас?”
Она захотела.
Мы не обязаны безоговорочно воспринимать “Жажду” как достоверный биографический документ. Романист не только обладает правом на вымысел, но не может от него отказаться. Жанровая природа романа заключена между полюсами документальной достоверности и творческого вымысла. В каждом случае может идти речь лишь о том, к которому из полюсов и как именно сдвинута конструкция. Однако и принимая во внимание, сказанное, следует признать за “Жаждой” значение важного источника. Личность Семенова была столь исключительна, что его брату просто незачем было придумывать о нем что-либо существенное. Все, что рассказано в “Жажде” об Алексее Нивине и Софье, не достигает силы самообличения Семенова в его записках.
Как ни много мы знаем о декадентском восприятии жизни и смерти, мы не пройдем мимо следующего свидетельства Семенова о его душевных блужданиях, которые подвели его вплотную к последней черте. “Убийство воспевалось в то время в некоторых декадентских течениях, к которым ябыл причастен, и врывалось уже в жизнь все учащавшимися террористическими актами. Почему и не убийство. Убить девушку, упорно не уступавшую моим желаниям и уже заподозренную мною в чувствах к другим, девушку, которую любил, и это казалось красивым”. Братья были близки по возрасту и по мироощущению. Михаил должен был хорошо понимать Леонида. Роман был написан в 1920-е годы, после того как земной путь Леонида Семенова трагически завершился, и всем, кто его знал, стало ясно, что это был путь к Богу. Рассказывать о нем можно было только с чувством великой ответственности, места для фантазирования тут оставалось немного.
Мы уделяем больше места подробностям духовной и душевной жизни нашего героя, чем это принято в подобных исследованиях общего характера. Мы говорим о них не только для того, чтобы объяснить ими факты творчества, как это делается обыкновенно. Семенов был не только поэт, но и жизнестроитель, его биография — самое значительное его произведение. Она самодостаточна. Тем не менее пора обратиться к его литературной деятельности.
4. МНОГООБЕЩАЮЩЕЕ НАЧАЛО
В университете он сразу же вошел в литературную среду. Принял деятельное участие в подготовке коллективного сборника стихов[357]
и скоро дебютировал (вместе с И. Коневским, Ю. Верховским, И. Тхоржевским, на одной странице с братом Рафаилом) в “Литературном сборнике, изданном студентами Санкт-Петербургского университета в пользу раненых буров” 1900 г., наивным стихотворением в традиции фетовской романсной лирики. Приведем его как своеобразную точку отсчета поэтического развития Семенова.