Стихотворения. Проза

Смысл “Кочевников красоты” противоположен смыслу стихотворения Семенова: “Священные кони несутся...” говорят о попрании древней культуры носителями священной дикой силы, а Вяч. Иванов призывает художников — хранителей древней культуры — попрать тесный мирок обывательской повседневности. Вполне возможно, что Вяч. Иванов заимствовал тему, поменяв знаки на обратные. Еще несколько позже Брюсов написал “Грядущих гуннов”. К своему знаменитому стихотворению он взял эпиграф из Вяч. Иванова: “Топчи их рай, Аттила!”, указав тем самым на источник. Брюсов снова поменял знаки на обратные: у него грядущие гунны — это новая дикая сила, которая вот-вот уничтожит старую культуру. Таким образом, через голову Вяч. Иванова он возвращается к трактовке темы предчувствия революции, заданной Семеновым.

Нет необходимости настаивать на том, что “Священные кони несутся...” породили “Кочевников красоты” и “Грядущих гуннов”. Достаточно отметить общую область поэтических медитаций, близость стихотворений Семенова, Вяч. Иванова и Брюсова как знак вхождения молодого автора в круг мастеров поэтической культуры. Вместе с тем не может быть сомнения, что Брюсов и Вяч. Иванов читали “Новый путь” и знали стихотворение Семенова, опубликованное незадолго до того, как были написаны их.

В этом же номере помещено стихотворение “Свеча”. Вскоре Семенов отойдет от поэтического творчества, пересмотрит свою жизнь, отвергнет созданное им в литературе как ничтожное и недостойное. Но и тогда он будет делать для “Свечи” единственное исключение и выделять ее как текст, пусть в несовершенной форме, но отвечавший на мучительные вопросы о цели существования и Божественном промысле в устройстве мироздания, предупреждавший мысли о самоубийстве.

СВЕЧА

Я пустынею робко бреду

и несу ей свечу восковую.
Ничего от пустыни не жду,
ни на что не ропщу, — не тоскую.

Тени жадно столпились кругом,

их пустыня мне шлет роковая.
Неповинен пред ней я ни в чем,
как невинна свеча восковая.

Кем, зачем мне она вручена?

Я не знаю, пред тайной робею...
Но не мною свеча зажжена,
и свечи загасить я не смею...[361]

Символика свечи в христианстве и в мировой поэзии весьма разветвлена[362]. Из полисемии этого образа здесь особенно важно значение 'душа христианина'. Пламя символизирует веру, воск — готовность к самопожертвованию, любовь во имя этой веры. А. Белый сразу же оценил стихотворение “Свеча”, которое узнал от автора летом 1903 г., и тогда же процитировал его в письме к А. С. Петровскому[363] — одному из самых первых, самых глубоких, самых страстных, самых преданных читателей символистской поэзии в России.

Затрудняемся указать в поэзии XX в. равную по яркости свечу за исключением той, которая зажглась полвека спустя однажды зимней ночью в продуваемой ветром московской комнате.

Сейчас, на расстоянии ста лет, наши представления несколько сместились. Объективно же говоря, в ранний, героический период символизма, в первой половине 1900-х годов, в пору становления поколения “младших”, центральными его деятелями были Вяч. Иванов (“Кормчие звезды”, 1902-1903; “Прозрачность”, 1904), А. Белый (“Симфония, 2-я, Драматическая, 1902; “Северная симфония, 1-я, Героическая”, 1904; “Золото в лазури”, 1904; “Возврат”, 3-я симфония, 1905), Блок (“Стихи о Прекрасной Даме”, 1904) и Леонид Семенов (“Собрание стихотворений”, 1905).

В 1903 г. в тех же изданиях, которые столь охотно помещали произведения Семенова, печатался Блок. Поэты, ровесники и единомышленники, постоянно встречаются, часто бывают друг у друга, вместе посещают редакции и обедают, читают вслух и обсуждают свои стихи, стихи и письма москвича А. Белого, обмениваются книгами. Оба увлекаются театром. Семенов, как и Блок, с упоением играет в любительских спектаклях на домашней сцене. На несколько лет Блок становится одним из самых близких Семенову людей[364]. Современник вспоминает “вторники” и “среды” университетского литературного кружка: “Лысый и юркий Никольский, почитатель и исследователь Фета, сам плохой поэт, умел придать этим вечерам торжественную интимность. Но Блока не умели там оценить в полной мере. Пожалуй, больше всех выделяли Леонида Семенова, поэта талантливого, но не овладевшего тайной слова”[365].