Читаем Сто братьев полностью

Небольшое примечание на тему времени. Я только что сказал, что было чуть за семь. Стоило бы уточнить, что чуть за семь было на мой взгляд. В красной библиотеке время – конструкт субъективный. Казалось бы, изобилие наручных часов дарит все возможности сойтись во мнении, который сейчас час. Однако скорее верно обратное. Простейший анализ динамики взаимосвязей между братьями выявит инфантильные споры из-за таких абстракций, как время. Около сотни часов, новых и старых, покажут разброс по меньшей мере на тридцать-сорок минут в обе стороны. Среди мужчин подобная вариативность пробуждает гордыню и воинственность из-за того, кто прав, а кто – нет. Спрашивать о том, который час, себе дороже. Также нужно иметь в виду, что показания полудесятка едва работающих напольных часов, приткнутых в разных углах и закоулках, сильно расходятся. Следовательно, вопрос времени быстро становится совсем каверзным. По этой и другим, более личным причинам (связанным с моей любовью к откровенно романтичному, немеханистическому образу жизни ушедших времен – эпохи королей) я предпочитаю вычислять час традиционными средствами наблюдения за космосом. Из наших высоких восточных окон открывается красивый вид на еженощную миграцию по небу звезд, планет и луны. В зябкие вечера, когда чистый прохладный воздух сдувает дымку с этой забытой долины, простор кажется неизмеримым, а небосвод – бездонным; Вселенная возвращает свое былое величие, и меня так и подмывает пригубить «Джона Ячменное Зерно»[5], облачиться в Короля кукурузы и вызвать на смертный бой всех претендентов на мой трон.

– Давай-ка послушаем твое сердце! – воскликнул я Максвеллу.

Когда я подошел со стетоскопом, его глаза закатились. Я не собирался причинять ему никакого вреда и уверен, что Макс бы меня понял, находись он в здравом уме. Его голова дернулась, оскалились зубы. Пытается заговорить? Я присел, наклонился и тихо, чтобы никто не слышал, – Вирджил лежал всего в каких-то метрах от нас, на краю ковра, – прошептал:

– Максвелл, это я, твой брат Даг. Ты позвал меня по имени. Не пугайся. Тебя никто не тронет. Мы вместе росли. Помнишь, как мы росли? Помнишь нашу с Вирджилом комнату? Помнишь, как мы устраивали Вирджилу темную? Все будет хорошо, Максвелл. Что ты хотел мне сказать?

Я взял его вспотевшую ладонь и легонько сжал, чтобы успокоить и привести в чувство, а он вдруг зарычал на меня.

Если на вас когда-нибудь рычал другой человек, вы знаете, как это смущает.

– Пожалуйста, веди себя дружелюбнее, Максвелл, – сказал я.

С моих ушей свисал стетоскоп. Расширенные зрачки брата наблюдали, как он болтается над ним. Тогда я качнул головой – легкое ритмичное движение, – и врачебный инструмент мотнулся из стороны в сторону в жутковатом свете ближайших ламп. Стетоскоп блеснул. Макс, глядя, как тот проносится у него перед носом, улыбнулся.

– Нравится?

Макс выглядел довольным. Я опустил голову, поднял и снова опустил. Стетоскоп качался налево, потом направо, туда и сюда, забирался все выше и выше, потом ускорялся вниз и снова возносился на черной эластичной трубке. Вшух! Макс не сводил с него глаз. Я присел на четвереньки, покачивался над ним, всматриваясь в его смеющийся рот, полный какой-то дряни и слюны. Я чувствовал на лице слабое дыхание Макса. Пахло от него горько. От его промежности до бедер, похоже, распространялась сырость.

– О боже, да ты обмочился, – вздохнул я, и вдруг увесистый латунно-стальной стетоскоп Барри помчался по своей траектории-полумесяцу вниз и щелкнул Макса точно по носу – стук. Я тут же зажал ему рот рукой. Если Макс вскрикнет и будет услышан, получится чертовски неудобно, особенно учитывая добычу в карманах моего пиджака и то, что меня обязательно упрекнут за преступное бездействие в связи с печальным состоянием Макса, ведь каждый его вздох драгоценен, и так далее и тому подобное. Общий уровень здешней вздорности сам по себе лучшая реклама осмотрительности. Со стороны каталога карточек уже приближались чьи-то шаги. Я быстро и тихо зашептал на ухо Максвеллу:

– Не вижу повода устраивать сцену. За нос прости, но можешь не сомневаться: если поднимешь шумиху, то тебе же будет хуже.

И вот шаги уже были рядом, чей-то голос произнес:

– Привет, ребят. Что происходит? Даг, все в порядке? Макс в порядке?

– Здравствуй, Бертрам. Да, с Максом все хорошо. Ему уже намного лучше. Как дела у тебя?

– Нормально. Даг, зачем ты зажимаешь Максу рот? Ты уверен, что так можно?

– Да у него что-то язык будто взбесился, Бертрам. Вот я и решил его успокоить.

– Таким манером?

– Прикосновение бывает очень даже целебным.

– Знаю, но ему, по-моему, нечем дышать. Лучше убери руку, Даг.

– Сейчас, Бертрам, сейчас. У Макса все хорошо. Он дышит через нос, а язык уже заметно успокоился.

– Нет, Даг. Сам посмотри. У него кровь пошла из носа.

И в самом деле. Из ноздри сочился отвратительный красный ручеек, скапливаясь у моей ладони и сбегая по грязным и небритым щекам.

Перейти на страницу:

Все книги серии МИФ. Проза

Беспокойные
Беспокойные

Однажды утром мать Деминя Гуо, нелегальная китайская иммигрантка, идет на работу в маникюрный салон и не возвращается. Деминь потерян и зол, и не понимает, как мама могла бросить его. Даже спустя много лет, когда он вырастет и станет Дэниэлом Уилкинсоном, он не сможет перестать думать о матери. И продолжит задаваться вопросом, кто он на самом деле и как ему жить.Роман о взрослении, зове крови, блуждании по миру, где каждый предоставлен сам себе, о дружбе, доверии и потребности быть любимым. Лиза Ко рассуждает о вечных беглецах, которые переходят с места на место в поисках дома, где захочется остаться.Рассказанная с двух точек зрения – сына и матери – история неидеального детства, которое играет определяющую роль в судьбе человека.Роман – финалист Национальной книжной премии, победитель PEN/Bellwether Prize и обладатель премии Барбары Кингсолвер.На русском языке публикуется впервые.

Лиза Ко

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература

Похожие книги

Салихат
Салихат

Салихат живет в дагестанском селе, затерянном среди гор. Как и все молодые девушки, она мечтает о счастливом браке, основанном на взаимной любви и уважении. Но отец все решает за нее. Салихат против воли выдают замуж за вдовца Джамалутдина. Девушка попадает в незнакомый дом, где ее ждет новая жизнь со своими порядками и обязанностями. Ей предстоит угождать не только мужу, но и остальным домочадцам: требовательной тетке мужа, старшему пасынку и его капризной жене. Но больше всего Салихат пугает таинственное исчезновение первой жены Джамалутдина, красавицы Зехры… Новая жизнь представляется ей настоящим кошмаром, но что готовит ей будущее – еще предстоит узнать.«Это сага, написанная простым и наивным языком шестнадцатилетней девушки. Сага о том, что испокон веков объединяет всех женщин независимо от национальности, вероисповедания и возраста: о любви, семье и детях. А еще – об ожидании счастья, которое непременно придет. Нужно только верить, надеяться и ждать».Финалист национальной литературной премии «Рукопись года».

Наталья Владимировна Елецкая

Современная русская и зарубежная проза