Сто братьев

Я пополз к туфле. Туфля была правая, не левая. Она стояла рядом со своей товаркой внутри открытой металлической клетки – трубок ходунков. В полуметре от меня. Я распростерся ничком. В руках был десяток переломанных лилий. От них остались лишь ощипанные стебли, да и те погнулись. Опавшие лепестки рассыпались по всему ковру. Я продвигался вперед. Пожалуй, можно сказать, что я подкрадывался к туфле Хайрама. Полз, не высовывался, выслеживал добычу. Ковер источал вкусный тяжелый запах. Я вдохнул его. Туфля ждала. Она словно взирала на меня. Крошечное тиснение на передках складывалось в изящные кружевные арабески, ангельские водовороты в черной коже.

Какие толстые подошвы.

Я подполз ближе, еще чуть-чуть – и хоть целуй туфлю. Мое дыхание затуманило ее блеск. На носке виднелась пыль. Внезапно внутри туфли шелохнулась нога Хайрама, и на миг я испугался, что слишком осмелел и теперь спугну туфлю. Но она осталась на месте. Движение было слабым – Хайрам всего лишь потянулся, перераспределил вес, чтобы встать устойчивее. Естественно, из-за легкого движения мысок натянулся и расширился (во многом как спина отдыхающего зверя, когда он ворочается или потягивается со сна), и это – дышащее расширение туфли – мне показалось совершенно жизнеподобным; да так оно и было; нога старика Хайрама, как говорится, била копытом от избытка энергии – столь очаровательная и манящая, столь откровенно дружелюбная, что меня всего омыло волной тепла. Я был счастлив. И в этом восторге смог сделать то, ради чего полз по грязному полу: бросил лилии и погладил загнутый носок туфли Хайрама.

Похоже, туфле понравилось. Я слегка сжал ее. Почувствовал запрятанную внутри ступню Хайрама. Туфля слегка придвинулась, словно принюхивалась, словно отвечала на мое прикосновение. И с каждым ее слабым тычком накатывала волна удовольствия – физические ощущения, рождавшиеся где-то глубоко внутри меня, в животе. Захлестнуло чудесное чувство умиротворения и покоя, которое я могу назвать только падением напряжения во всем теле. По рукам и ногам разбежались миниатюрные волны удовольствия, и я смог наконец вдохнуть полной грудью; с каждым выдохом я словно нежно испускал из себя все тревоги и тяжести жизни. Как же приятно было лежать на полу. В правой руке – черная туфля Хайрама. Вот штанины Хайрама, а вот – тонкие ножки ходунков. Лепестки лилий походили на водяные цветы, колыхавшиеся на поверхности темного, безмятежного течения – ковра. Сигаретный пепел у ножек кресел стал выше, его горки напоминали мне вулканы. Во всех направлениях двигались караваны ног братьев. Самые разные виды обуви представали перед моим взором: лоферы и кеды, зашнурованные оксфорды и водонепроницаемые рабочие ботинки, дорогие кроссовки и сапоги ковбоев и наездников, мокасины и шлепающие домашние тапочки, сандалии с носками – все на свете, десятки топочущих башмаков; и, глубоко вдыхая на протертом до ниток ковре, я ощущал совокупную отдачу от каждого шага, слабые ударные волны, разбегающиеся по полу и ковру.

Что за славное чувство. Вибрирующий массаж. Я выдохнул, позволил себе расслабиться и на миг задумался о других братьях, лежащих на полу.

Ближайшим был врач. Лицо его побагровело, глаза опухли. Я вообразил себе, что топот ног братьев, сотрясая пол, мягко разминает Барри спину и снимает боль.

В нескольких шагах от Барри лежал Вирджил. Он свернулся калачиком вокруг расшитой подушки. Он дрожал – было видно, как подергиваются плечи, – но, как я уже мог сказать выше, в его случае это обычное дело во время сна. Дрожь не выглядела болезненной. Очевидно, вибрация пола успокоила Вирджила.

Как и Макса. Он все еще лежал на спине, кровь из носа больше не шла, вся его поза стала более свободной. Половицы явно помогали ему расслабиться.

Этот феномен – когда бездумное хождение по комнате вызывает доброкачественный побочный эффект, лечебный массаж тела, – стоит приводить как пример спонтанной внутрисемейной поддержки и заботы. Несомненно, такая непредумышленная забота распространена в больших группах. Возможно, даже у других видов со сложным устройством общества – у термитов и пчел. Меня невероятно радовала мысль о том, что мои братья идут по своим делам и при этом по счастливой случайности укрепляют чужое здоровье. Так и должны сосуществовать члены семьи. Могу честно заявить, что в то мгновение, лежа на животе и глазея на пепел, раненых, моцион обуви, в то мгновение я любил своих братьев.