Сто лет Ленни и Марго

– Спасибо, что пришли, – сказала я. Получилось невнятно, правда.

– Для этого ведь, по-моему, и существуют друзья.

Марго и бутылка

Мину я совсем не так себе представляла. Марго нашла фотографию в сумке с вещами, которую привезли недавно из дома престарелых, где она раньше жила. Мина какая-то неземная. Ее светлые волосы ярче, чем я думала, кожа бледней, глаза круглее. И уши немного эльфийские.

Снимок лежал на столе между нами, а Марго рисовала бутылку, зеленей которой вы и не видели.

Лондон, март 1960 года

Марго Докерти 29 лет

Отец умер зимой. Мрачной, холодной и суровой. Но в считаные дни – дни, когда я встретила Мину и робко въехала в комнату, которую раньше она снимала с Лоренсом, теперь яростно упаковывавшим остатки своих вещей, – настало лето. Настало в день нашего знакомства и не заканчивалось.

Мы собирались на вечеринку. Я сидела на ковре и пробовала накрасить ресницы, глядя в зеркало, выпавшее из рамы и приставленное к камину. У него мы теперь красились, сидя на полу, к тому же из разбитого камина тянуло сквозняком, и зеркало от него защищало. А в трубе, бывало, ворковал голубь.

Мина поставила пластинку, но игла все время застревала. Только Майкл Холлидей успевал допеть до строчки: “Стоит на тебя взглянуть, вижу звездопад… ”, как раздавался скрип и песня смолкала. Когда игла в очередной раз соскочила, я, промахнувшись, оцарапала веко щеточкой от туши и отчаянно заморгала. На глазах выступили слезы, по щекам потекли черные ручейки. Я вздохнула.

– Марго, когда тебе в последний раз было весело?

Мина задала этот вопрос где-то через неделю после моего переезда. И я не смогла ответить. Первое, что пришло на память, – как мы бежали с Кристабель. Просто бежали. Куда и откуда, я забыла, помнила только, как мы бежали и хохотали – до того, что я чуть не задохнулась. И подошвы наших босоножек стучали по тротуару.

– Тебе весело? – снова спросила Мина теперь.

Я повернулась к ней, и лицо меня, видимо, выдало. Я всегда нервничала перед многолюдными вечеринками. Мина познакомила меня с большинством своих друзей, но не со всеми, и я испытывала такое чувство, будто забрела в чужую жизнь. А на самом деле должна сидеть в полупустой церкви в Глазго, на собрании матерей, лишившихся детей, и плакать в платок, сжимая в руках медвежонка Дэйви.

– На-ка! – Перед моими глазами покачивалась бутылка. – Глотни.

Я взяла бутылку. Узкую, с рельефным фруктом на стекле и этикеткой на испанском, а внутри – зеленая-презеленая жидкость, я такой еще не видела.

– Что это?

– Без понятия.

– Тогда зачем купила?

– Я не покупала. Профессор дал.

Этот Профессор был начальником Мины. Она работала машинисткой на медицинском факультете. Благодаря рекомендации ее подруги и коллеги – тоже факультетской машинистки – я, кстати, и получила новую работу в Лондонской библиотеке. Мина говорила, что устроилась к Профессору, чтобы собрать сведения об испытаниях на животных, которые на факультете проводятся. Но ее друг Адам как-то на вечеринке сказал: она там уже столько работает – давно могла бы все узнать. А затем приподнял брови и побрел себе дальше.

Мина пошла налаживать проигрыватель, а я отвинтила крышку и осторожно отпила светящегося зеленого спиртного. Вкус у него был такой, будто все на свете груши перегнали в эту бутылку, одну-единственную.

Мина выжидала. Я сделала еще пару больших глотков.

Тогда она взобралась на кровать и похлопала ладонью по лоскутному покрывалу, подзывая меня, будто собачку Потом расположилась напротив – мы обе сидели по-турецки, так что колени наши почти соприкасались.

– Закрой глаза, – велела она.

Я послушалась не сразу. Огонек в голубых глазах Мины да эльфийские ушки вдобавок придавали ей озорной вид. Словно она замышляет что-то, даже если на самом деле просто улыбается.

Мина расстегнула косметичку с Муми-троллем, и я закрыла глаза.

Она наклонилась ближе, я даже почувствовала прикосновение ее ресниц.

Мина вытерла растекшуюся у меня под глазами тушь салфеткой, пропитанной каким-то кремом с запахом лаванды. Нанесла тени мне на веки, нарумянила щеки. Так легко прикасаясь кисточкой, что меня бросало в дрожь.

Затем, погремев содержимым косметички, отыскала что-то еще. И стала рисовать на моем лице. Сначала я думала, она просто красит брови, но потом карандаш сделал над бровью петлю, спустился к глазу. Обвел его по кругу и прочертил линию по щеке, сверху вниз.

– Что ты делаешь?

– Не шевелись, – велела Мина.

Я и не шевелилась. И чувствуя, как она влажной кистью закрашивает нарисованный контур, совсем переставала понимать, что происходит. На мгновение Мина притянула меня поближе, обдала терпким ароматом духов, дохнула грушевым ликером.

– Готово!

Я открыла глаза, будто проснувшись.

– Что скажешь?

Я слезла с кровати, глянула на себя в зеркало.

Мина нарисовала мне цветок. Мой правый глаз, обведенный синим, был серединкой, а вокруг – розовые лепестки с белой каймой. Вдоль свеженарумяненной щеки до самого рта тянулся, изгибаясь, зеленый стебель.

– Я…