Сто лет Ленни и Марго

– Не беспокойся, себе тоже нарисую. А теперь давай-ка пошевеливайся и выпей еще, нам скоро идти.

Мы сели в конец автобуса. Обе с цветками на лице. Мина захватила с собой грушевый ликер и отпивала из бутылки, когда автобус сворачивал в темный угол.

Пожилая женщина, сидевшая через проход от нас, принялась цокать языком. В руках у нее были набитые до отказа фирменные пакеты универмага, устроившего распродажу по случаю закрытия.

– Что-то не так? – спросила Мина приятным голосом, в котором звучали, однако, резкие нотки.

Старушка взъерепенилась. Будь она голубем, у нее бы перья встали дыбом.

– Вид у вас идиотский, – прошипела она. – У одной и второй. Имейте самоуважение.

У меня даже живот скрутило. Автобус притормозил у остановки. Мы выбрались из него, пошли по улице. Воспользовавшись тем, что Мина идет впереди, я украдкой одернула юбку, постаравшись больше прикрыть бедра.

– Прекрати, – сказала Мина, не оборачиваясь.

– Что прекратить?

– Смущаться.

– Но я смущаюсь. Мне не следует так одеваться. Я ведь… – едва не сказала слово на “М”, но удержалась, – умней должна быть.

Тут Мина остановилась и, когда я нагнала ее, посмотрела на меня внимательно, как будто чуть дольше обычного.

– Тебе не все равно, правда? – спросила она.

Таким тоном, что я не поняла, хорошо это или плохо, и ничего не ответила. Тогда Мина сказала:

– Ей лет шестьдесят, наверное, а то и шестьдесят пять.

– И что?

– А то, что она родилась где-то между 1895-м и 1900-м. Воспитывалась в викторианскую эпоху. Представь только: твоя мать еще каток для белья использовала и не могла прилюдно лодыжку оголить, а под старость ты смотришь телевизор, и вокруг расхаживают девицы в мини-юбках. – Она помолчала, потом спросила: —Тебе весело? – И, оценив выражение моего лица, криво улыбнулась: – Что ж, скоро будет.

Попадая на такую вечеринку, ты словно под водой оказывался. Мои уши мгновенно наполнил шум музыки и голосов. Все как-то успокоилось, поплыло по течению. Грушевый ликер сгладил острые углы, и, слоняясь по дому, я не чувствовала ничего. Мои движения замедлились, люди вокруг, танцующие или просто идущие мимо, тоже как будто плыли. Я блаженно шаталась по дому, разглядывая танцующих и беседующих, но чувствуя, что вижу жизнь другого мира и вольна за ней наблюдать, не принимая участия. Я перетекала в кухню и разглядывала людей, обследовавших посудные шкафы, открывавших ящики в поисках жемчужин; потом плыла в гостиную смотреть на танцующих. Отстраненная и в то же время свободная.

Я встретила Мину в коридоре. С парнем в какой-то чудовищной шляпе – они держались за руки, переплетя пальцы.

– Весело тебе? – прокричала она.

– Что? – Я ее едва слышала.

Мина подошла ближе и почти что завопила мне в ухо:

– Весело тебе?!

– Да!

Так мы проплавали несколько часов, а после потоки людей утекли через входную дверь, и дом опять сделался домом. Перестал быть моим личным океаном. Я отправилась искать Мину и обнаружила в саду за домом вместе с мужчиной, в котором узнала ее бывшего соседа по комнате Лоренса – он бурно жестикулировал и явно обвинял ее в чем-то, Мина глядела на него бесстрастно, держа сигарету у рта.

Я вышла в холодный сад.

– Знаешь, больше всего меня раздражает… – начал Лоренс.

Мина, прищурившись, затянулась.

– …что тебе попросту все равно, – договорил он.

– Ты прав. Все равно. – Она выдохнула дым и одновременно улыбнулась – прямо как китайский дракон.

Лоренс раздосадованно всплеснул руками – все, мол, сдаюсь – и, оттолкнув меня, вошел в дом. Мина посасывала сигарету. Такая спокойная, невозмутимая – мне показалось даже, что лучше оставить ее одну.

– Слышишь? – спросила она.

Я навострила уши. В гостиной слышался смех – это последние отставшие гости выплескивались на берег.

– Слушай! – сказала Мина.

Бросила сигарету в траву и направилась в дальний угол сада. Я последовала за ней и, дойдя до окаймлявших сад темных деревьев, услышала тоже. Как будто бы детский плач.

Не помню даже, как мы оказались по другую сторону изгороди, в соседском саду. Он совсем зарос, а в траве валялся всякий хлам – старая чугунная ванна, ржавая газонокосилка. Безрукая куколка, глядевшая на меня распахнутыми глазами.

Этот звук, похожий на детский плач, смолк. Мы пробирались к обсаженному деревьями краю сада, трава хрустела под ногами. И там, за полуразрушенным навесом, мы увидели его, прикованного цепью к серебристому стволу вяза. Увидев нас, он заскулил.

– Боже мой! – прошептала Мина. А потом тихо, ласково обратилась к собаке: – Привет, малыш! – И, пригнувшись, стала к нему подкрадываться. Пес пронзительно завыл.

Мина подходила все ближе, а я, робея, стояла позади и наблюдала.

– А вдруг укусит?

– Не укусит. Правда, дружище?

Мина уже почти могла до него дотянуться. Пес смотрел на нее жалобно и скулил. Нос его рассекала гноящаяся рана. Полоска розовой плоти, черная по краям.

Подобравшись совсем близко, Мина присела на корточки, протянула ему раскрытую ладонь. Пес ладонь обнюхал, уставился на Мину. Его кожаный ошейник крепился к цепи, обмотанной вокруг дерева, и шею пса опоясывало красное кольцо – он кожу стер, пытаясь высвободиться.