Сто лет Ленни и Марго

Лондон, 18 марта 1968 года, час ночи

Марго Макрей 37 лет

Я сидела на ступеньках у нашей парадной двери – на руках, будто зарубки, кровоточащие царапины, с левого колена содран лоскут кожи, под ним нечто сырое и кровавое, раздувшееся правое колено превратилось в один бесформенный темный синяк. Я пробовала подцепить ногтями застрявшие в ладонях мелкие осколки булыжника, но только кожу порвала и пустила кровь.

Было темно. И холодно. Но я все равно ждала.

Я не ела с самого утра, и желудок напомнил об этом. На минуту возникло такое ощущение, будто внутри снова плавает Дэйви и, готовясь выйти и увидеть белый свет, поворачивается нужной стороной.

Я так долго просидела на холодных каменных ступенях, что перестала чувствовать место, на котором сидят. Волосы у меня были грязные. Одежда тоже, и я не уставала так с тех пор, как не стало Дэйви.

Но подумала: какая разница – на ступеньках сидеть и ждать или где-то еще? Следующий поезд из Лондона будет только в шесть утра.

Два чемодана ждали вместе со мной. Из одного я вынула свитер, накинула на плечи. Пока решила не надевать, чтобы не испачкать рукава кровью.

Больше никаких акций протеста, нарушений закона, никакого активизма, обещала я себе и все равно 17 марта 1968 года стояла на Трафальгарской площади – стук сердца отдавался в ушах, руки тряслись. Таким образом я надеялась привлечь внимание Мины.

Профессор вернулся. Наша жизнь вообще теперь крутилась вокруг него. Он научился вовремя снимать обручальное кольцо. Я наблюдала за Профессором в окно нашей квартирки. Сначала он тянул кольцо, потом долго крутил (явно растолстел, с тех пор как женился) и, сняв наконец, надежно прятал в левый карман пиджака.

В тот мартовский день они впервые вместе вышли на люди. Мина была радостно возбуждена. Профессор курил, стараясь демонстрировать невозмутимость, но нервничал, конечно, не меньше моего. Он надел солнцезащитные очки с закругленными серебристыми стеклами, надеясь, вероятно, что никто не узнает его, идущего за руку вовсе не с женой.

Мы стояли там, где прежде была Трафальгарская площадь. Только ее больше не было, был человеческий улей. Толпа гудела, пихалась, напирала. Двое мужчин подняли деревянный щит с портретом улыбающегося президента Хо Ши Мина и обращением к американской армии под ним: “Уходите домой!” Протиснувшись мимо меня, они стали пробиваться вперед, в гущу событий. Где-то в этой толпе толкались и Адам с Лоренсом в футболках с небрежной надписью, сделанной черным фломастером: “Скажите дяде Сэму, люди, что во Вьетнаме нас не будет”.

Я ждала в темноте на ступенях.

Приложила к окровавленному колену кусок фланели, который захватила наверху. Но почувствовав жгучую боль, тут же отняла, а вместе с тканью оторвался и последний мокрый лоскут кожи. Розовая плоть под ним блестела. Болело сильно, но я не двигалась.

В сумрачном свете фонарей на тротуаре в конце улицы показалась чья-то фигура. Я вгляделась: нет, не она.

Шум стоял невыносимый. Пришло время двигаться к Гровнор-сквер, где актриса должна была вручить письмо. Все случилось в один миг – людской поток повернул.

– Я пошел. – Профессор бросил сигарету на землю и даже не потрудился затушить.

Мина вытаращила на него глаза.

– Как? Ты не можешь уйти, сейчас будет самое интересное.

Но он сдержанно поцеловал ее в щечку и, работая локтями, стал выбираться из толпы, по пути велев посторониться женщине, которая размахивала плакатом прямо у него перед глазами, скрытыми за стеклами очков.

Мина остановилась. Я тоже. Кажется, она готова была расплакаться. При виде ее недовольного личика я почувствовала, что распаляюсь.

Наверное, она заметила это, повернувшись ко мне, потому что спросила:

– В чем дело?

Толпа вокруг шумела и волновалась все сильней. Из нее было уже не выйти.

– Хватит, Мина! – заорала я. – Хватит уже!

Люди обтекали нас с обеих сторон. Вокруг был такой хаос и шум – казалось, можно выкрикнуть это и никто не услышит, кроме нее.

– Хватит притворяться, что тебе нужен он!

Сзади продолжали напирать – толпа хотела попасть на Гровнор-сквер и увидеть, как вручат письмо, – а мы стояли будто посреди моря, сопротивляясь сильному течению, которое затягивало всех, волна за волной. Но Мина не двигалась, и я тоже.

Я потянулась к ней, взяла ее за руку.

Ко мне приближалась, стуча каблуками, шумная парочка – наши соседи снизу. Они бежали, взявшись за руки, вниз по улице в свете фонарей – он был в одном ботинке, она цокала по тротуару шпильками обеих туфель.

Добежав до ступенек, увидели меня, однако ничего не сказали. Стали осторожно подниматься, но тут у нее подвернулась нога, она оступилась, задела мои чемоданы, и те загрохотали вниз по лестнице. Маленький, подскочив, открылся и изверг все свое содержимое на тротуар. Она ойкнула, а потом они оба, хихикая, вошли в дом и заперли дверь.

Мина смотрела на меня, и, хотя хаос вокруг нарастал, мы по-прежнему не двигались с места.

– Пусти, – сказала она.

Я поняла не сразу, и тогда Мина выдернула руку из моей руки и ринулась в толпу.

– Мина!

Я устремилась за ней.