Сто печалей

Дворец яшмовой чистоты

Поток все кружит, в соснах все время ветер.
Здесь серая мышь в древний спаслась черепок.
И мне неизвестно: зала какого владыки
осталась стоять там, под отвесной стеной.
5 В покоях темно, чертов огонь лишь синеет.
Заброшенный путь, плачущий льется поток.
Звуков в природе — тысяч десятки свирелей.[310]
Осенние краски[311] — в них подлинно чистая грусть.
Красавицы были — желтою стали землею;
10 тем паче, конечно, фальшь их румян и помад.
Они в свое время шли с золотым экипажем.[312]
От древних живых здесь — кони из камня — и все...[313]
Тоска наплывает: сяду я рядом на землю.
В безбрежном напеве...[314] Слезы... — их полная горсть.
15 И сонно, и вяло торной дорогой идем мы.
А кто же из нас здесь долгими днями богат?

Введение. Тема заброшенного дворца, свидетеля былого великолепия, закончившегося разрушением и смертью, — тема для китайской поэзии всех времен обычная, и к ней придется вернуться не раз при переводе этой антологии.

Автор — тот же.

Заголовок. «Яшмовый» по-русски не звучит, но для китайца это — эпитет ко всему дорогому, лучшему, как к предметам, так и к отвлеченным понятиям. Так, имеем целый ряд приложений этого эпитета к следующим словам: девица, доблесть, лучший человек, милый, прекрасный человек, весна, лютня, столица (эмпиреи), чара вина, сосуд и его сравнения, луна, небо, чистое сердце, друг, облик, письмо, лицо, красота и т. д., наконец, царь и бог. «Нефритовый», как ближайший вариант перевода, тоже не спасет положения. Происходит это несоответствие языковых возможностей оттого, что в китайской поэзии яшма обладает мистическими свойствами: она чиста, струиста, тепла и влажна, мягка и тверда, не грязнится, блестит, бела, обладает чистым звуком; влажна, но не потеет; угловата, но не убивает и т. д. Всех этих образов в русской поэзии, а следовательно, и в русском поэтическом языке нет. Здесь «яшмовая чистота» подразумевает небесную, божественную чистоту, т. е. просто само небо, покровительствующее царю как в его дворце, так и в храме, основанном впоследствии на его месте.

Этот царский чертог был построен в 646 г. н. э. в самый разгар китайской завоевательной славы в Средней Азии и вообще в пору лучшего расцвета единой империи, идущего после мрачного периода ее дробления и захвата китайской земли инородцами (хотя и танская династия была основана китаизированным тюрком). Дворец стоял в нынешней Шааньси («Шэньси») недалеко от столицы. Он был дворцом недолго и уже в 651 г. расформирован в буддийский храм Юйхуасы, потом разграблен и разрушен.

Парафраз. Руины дворца... Природа в осенних, умирающих красках. Все человеческое исчезло: остались лишь каменные символы, переживающие эфемерную черепицу и кирпич. И сами мы канем в ту же яму забвения и разрушения. Как не предаться тоске, бездонной, безудержной?

Приложение II Н.И. Конрад «Восемь стансов об осени» Ду Фу [315]

Ду Фу всегда считался, и до сих пор считается, одним из величайших поэтов Китая. Если желают поставить кого-либо рядом с ним, то находят только одного — Ли Бо.

Эти поэты — современники. Ли Бо, правда, был старше: он родился в 701, умер в 762 г. Ду Фу был на 10 лет моложе: родился в 712, умер в 770 г. Разница в возрасте была у них невелика, но она сыграла большую роль и в их личных судьбах и — независимо от самобытности их поэтических индивидуальностей — в их творчестве.