Стоик

Никакие тревожные мысли или сны в связи с проведенной ночью операцией не беспокоили Эйлин, пока ее не разбудили солнечные лучи раннего утра. Хотя обычно она любила некоторое время понежиться в кровати, однако в этот раз ей не давал покоя стук, который она вроде бы слышала ночью – уж не упала ли это недавно приобретенная ценная греческая статуя из мрамора, временно установленная внизу? Она встала с кровати и спустилась по лестнице, которая вела в галерею. Оглядываясь с любопытством, она прошла мимо больших двойных дверей, ведущих в главную гостиную, и направилась прямо к недавно установленной статуе. Но та надежно стояла на своем месте.

Но когда она развернулась и двинулась назад, то, дойдя до дверей гостиной, вздрогнула, увидев там какой-то большой, удлиненный, тяжело задрапированный черный ящик в середине комнаты. Дрожь прошла по ее телу, и несколько секунд она была не в состоянии двигаться. Потом она развернулась, словно собираясь бежать, но остановилась, снова повернулась ко входу в комнату и замерла там, в недоумении уставившись на этот предмет. Гроб! Боже! Каупервуд! Ее муж! Холодный и мертвый! И он пришел к ней, хотя она отказывалась идти к нему, когда он был жив!

Дрожащими и покаянными шагами она подошла, чтобы взглянуть на его холодное, смирённое смертью тело. Высокий лоб! Благородная, красивой формы голова. Гладкие каштановые волосы, не поседевшие, несмотря на годы. Впечатляющие черты – и все такие знакомые ей! Вся фигура излучала силу, мысль, гений, с такой готовностью признанные в нем миром с самого начала! А она отказывалась идти к нему! Она стояла, словно окаменев, внутренне сожалея о чем-то – о его ошибках, о ее. И о бесконечных, почти нечеловеческих штормах, которые то бушевали, то утихали между ними. И вот он вернулся, вернулся наконец домой. Домой!

Но вдруг внезапно – эта странность, эта тайна, последнее попрание ее воли, подчеркнутое его присутствием здесь, вызвало у нее ярость. Кто принес его сюда и как? В какое время? Ведь только вчера вечером она строго наказала слугам запереть все двери. Но он оказался здесь! Определенно его (не ее) друзья сговорились со слугами и сделали это для него. И всё так очевидно, все будут ожидать от нее, что она сменит гнев на милость, а в таком случае допустит и все традиционные и формальные последние почести, причитающиеся любому из столь достойных людей. Иными словами, он вроде как победил. Может показаться, что она изменила свои взгляды и смирилась с его безнаказанными эгоистичными действиями. Но нет, никогда она не допустит, чтобы с ней так поступили! До самого конца победитель и побежденная. Никогда! Но даже бросая молча этот вызов, она думала: вот ведь он, лежит здесь, и, глядя на него, она услышала шаги у себя за спиной, а когда повернула голову, увидела Карра, дворецкого, тот подошел к ней с письмом в руке и словами:

– Мадам, это только что доставили к дверям.

И хотя поначалу она сделала движение, словно отмахиваясь от него, не успел он отвернуться, как она вскрикнула:

– Дайте мне! – А потом, вскрыв конверт, прочла.

Эйлин, я умираю. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет. Я знаю все свои грехи и все те, в которых ты обличаешь меня, и виню только себя. Но я не могу забыть ту Эйлин, которая помогла мне пережить мое филадельфийское заключение. Правда, ни мне, ни тебе уже не поможет, если я скажу, что раскаиваюсь. Но я почему-то в глубине моего сердца чувствую, что ты простишь меня, когда я уйду. И еще меня утешает то, что твое будущее обеспечено. Как тебе известно, я принял для этого все меры. И вот теперь прощай, Эйлин. Больше никаких злых мыслей от твоего Фрэнка, больше никогда!

Его последние слова заставили Эйлин подойти к гробу, взять его руки и поцеловать их. А потом, постояв над ним секунду, она развернулась и поспешила прочь.

Однако несколько часов спустя Карр, к которому поступали разные просьбы через Джеймисона и других, был вынужден обратиться к Эйлин с вопросами касательно процедуры прощания. Желающих прийти проститься с Каупервудом было очень много, и в конечном счете Карр принес ей такой длинный список, что Эйлин, бросив на него взгляд, сказала:

– Ах, пусть приходят! Какой теперь от этого может быть вред? Пусть мистер Джеймисон и дочь и сын мистера Каупервуда организуют все, как им хочется. Я буду в своей комнате, поскольку все равно себя плохо чувствую.

– Но, миссис Каупервуд, вы бы не хотели пригласить священника для отпевания? – спросил Карр. Предложение это сделал доктор Джеймс, но оно вполне отвечало религиозной натуре Карра.

– О да, пусть приходит. От этого не будет никакого вреда, – сказала Эйлин, вернувшись мыслями к крайней религиозности своих родителей. – Но ограничьте число тех, кто придет сюда, пятьюдесятью.

Выслушав Эйлин, Карр немедленно связался с Джеймисоном и детьми Каупервуда и сообщил им, что они могут организовывать похороны так, как считают нужным. Эта новость, добравшись до ушей доктора Джеймса, вызвала у него вздох облегчения, и он тут же принялся извещать о ней множество поклонников Каупервуда.

Глава 72