Стоик

Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи.

Ты как наводнением уносишь их; они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает;

Ибо мы исчезаем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении.

Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего.

Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук.

Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.

Кто знает силу гнева Твоего, и ярость Твою по мере страха Твоего?

Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое»[46].

«Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Как было в начале, и есть сейчас и будет всегда, во веки веков»[47].

После этого члены похоронной команды подняли гроб, унесли его в усыпальницу и поместили в саркофаг, священник в это время молился, опустившись на колени. Эйлин отказалась войти в усыпальницу, остальные провожающие остались с ней. И вскоре, когда священник вышел, тяжелые бронзовые двери закрыли, закончилась заупокойная служба по Фрэнку Алджернону Каупервуду.

Священник подошел к Эйлин сказать несколько утешительных слов; друзья и родственники начали разъезжаться, и вскоре место вокруг усыпальницы опустело. Но доктор Джеймс и Бернис задержались на какое-то время в тени большой березы, потом медленно пошли петляющей тропинкой вниз по склону, потому что Бернис не хотела уходить вместе со всеми. Пройдя по тропинке около сотни футов, она оглянулась на место упокоения своего возлюбленного – высокое и гордое в своей обезличенности: имени Каупервуда не было видно с того места, на котором она стояла. Высокое и гордое, но в то же время малое в тени растущих вокруг благородных вязов.

Глава 73

Бернис, после болезни и смерти Каупервуда пребывавшая в растревоженном состоянии, решила, что ей будет лучше переехать в ее дом на Парк-авеню, который стоял закрытым со времени ее отъезда в Англию. Теперь, когда ее будущее затянуло туманом неопределенности, она хотела использовать этот дом как убежище, хотя бы и временное, где можно укрыться от назойливой местной прессы. Доктор Джеймс согласился с ней, ему тоже будет проще, сказал он, когда он на вопросы о ней будет искренне отвечать, что она уехала и ее новое местопребывание ему не известно. И эта уловка впоследствии принесла плоды, потому что, когда он несколько раз ответил, что ему известно о ней не больше, чем газетчикам, те перестали задавать вопросы. Во всяком случае, перестали задавать их ему.

Тем не менее время от времени в печати стали появляться упоминания не только о ее исчезновении, но и о предполагаемом местонахождении. Не вернулась ли она в Лондон? И чтобы убедиться в этом, лондонские газеты стали выяснять, не вернулась ли она в прежнее свое место обитания в Бухте Приора; ряд запросов принес неудовлетворительное известие: хотя ее мать по-прежнему остается там, по ее словам, ей ничего не известно о планах дочери, нужно подождать, когда она получит весточку от Бернис. Этот ответ был подсказан телеграммой от Бернис, которой она просила мать не предоставлять прессе никакой информации, пока Бернис сама не напишет ей, как вести себя дальше.

Удовлетворение, которое испытала Бернис, перехитрив репортеров, было подпорчено: она вдруг поняла, что ей очень одиноко в собственном доме, где большую часть вечеров она проводит за чтением. Чтение и принесло ей одно из потрясений: в одной из воскресных нью-йоркских газет была напечатана статья, целиком посвященная ей и ее отношениям с Каупервудом. Хотя ее и называли подопечной, смысл статьи состоял в том, чтобы выставить ее авантюристкой, которая пользовалась своей красотой для получения материальных выгод и чтобы повысить свое положение в обществе в целом. Такое толкование ее поведения и выставление ее в таком виде вызвало у нее раздражение и причинило немалую боль. Потому что, насколько она понимала себя тогда и теперь, главным для нее тогда и еще раньше была красота жизни и те творческие достижения, которые расширяли и углубляли эту красоту. И вот теперь она чувствовала, что статьи такого рода будут множиться, воспроизводиться в других газетах и не только в ее стране, но и за рубежом, потому что ей было очевидно, что к ней приклеили ярлык неразборчивой в средствах и скандальной личности.

Что она могла поделать с этим? Куда уехать, чтобы избавиться от внимания общества?

В своем растревоженном и несколько сумбурном состоянии она бродила по библиотеке у себя в доме, на полках здесь стояли давно позабытые книги, и она, взяв наобум одну из них, открыла ее на первой попавшейся странице и прочла следующие слова: