Столько лет спустя

М. Г-о, Житомирская область: «Так случилось, что в войну я сфотографироваться не успел, не до того было, и, только когда возвращался домой, по дороге, на станции Коростень сделал снимок в «пятиминутке». И вот не­давно моя восьмилетняя дочка Лена спрашивает меня: «Папа, а был ты на войне с фрицами?» «Да, немного, но был»,— отвечаю я. «А покажи мне фотокарточку с по­гонами».— «Покажу!» И тут я бросился искать свою единственную фотографию, где я в военной форме. Пере­искал все... и вдруг вспомнил. Лет десять назад наш завклубом оборудовал стенд ветеранов войны. Отдал свою фотокарточку и я. Стенд висел в клубе два или три года и исчез. Спустя несколько лет я увидел этот стенд в одном из классов нашей средней школы, он был уже намного меньше, и моей фотографии там не было. «По-видимому, не хватило места»,— понял я. И я не в обиде, особых подвигов не совершал, да и воевал меньше других, но должны же были вернуть фотографию владельцу. За это время сменилось три завклубом, и кто-то выбросил мою фотографию в мусорный ящик».

Как мало надо, чтобы оказалась поруганной память фронтовых лет. Фотокарточка — единственное свидетель­ство, не столько теперь уже ему, инвалиду, нужное, сколь­ко детям его, внукам его, детям внуков...

От равнодушия, от забвения один шаг до бесчеловеч­ности. Случай, который опишу, хоть и давний, но тут срок давности не искупает огромной вины.

Москвич А. Тихомиров написал как-то: в одной из областей, близлежащих к Москве, в селе возвышался у клуба памятник землякам, погибшим на войне. На высо­ком постаменте, склонив голову, стоял красноармеец с автоматом в руках. По обе стороны от него тянулись две мемориальные стены с бронзовыми именами более ста погибших колхозников. Однажды подъехал сюда на трак­торе председатель колхоза, накинул на скульптуру трос и... свалил ее. Потом еще он и скульптуру, и мемориальные стены раздавил гусеницами.

Хотя автор ссылался в письме на публикацию в од­ной из центральных газет, я все-таки не верил: возмож­но ли?

Оказалось, да, было. Председатель колхоза самоуправ­ство, святотатство объяснил тем, что на ремонт памятника якобы не было денег. Заметка К. Шульцева называлась «Неприкосновенно!». Через четыре месяца было сообщено о принятых мерах. Председателю колхоза — строгий выговор. А как же с памятником? В колхозе, говорилось далее, сооружен временный обелиск, который в будущем заменит скульптурная композиция. Обелиск затем дей­ствительно воздвигли, но... забыли выбить имена погиб­ших.

Через два года после этой истории я позвонил автору заметки: как дела? Оказалось, Константин Иванович Шульцев недавно ездил в это село (его, кстати, родина). Фамилии восстановлены, но их почему-то стало на четы­ре меньше... Дело в том, что возле старого памятника было две мемориальных плиты, а теперь сделали одну. В общем, тоже, как и в случае с фотокарточкой фронто­вика, не хватило места.

Ф. Ремесницкая, г. Минск: «Этих дорогих нашему сердцу людей обязаны помнить мы все, как помнят сол­даты перед строем своего погибшего товарища, навечно зачисленного в список части».

Самое главное (и, если хотите, самое грустное), во многих случаях для того, чтобы сделать благо для фрон­товика, не нужно никаких чрезвычайных затрат.

Т. Комаров, электрослесарь шахты, г. Кемерово: «Мы живем в Сибири, лето у нас короткое. Нельзя ли было бы предоставлять отпуска фронтовикам весной и летом за счет нас... К примеру, болеет фронтовик — дать ему пу­тевку передо мной. Материальных затрат никаких, а жиз­ненный тонус у него — уже другой».