Столько лет спустя

Р. Сократова, г. Рязань: «Увидела родную фамилию, и комок застрял в горле, долго в себя прийти не могла. Расстрелянный главврач больницы Балахчи является моим родным братом. Сын брата —1940 года рождения, отца не помнит».

Леонид Иванович Злотников, инженер, г. Симферо­поль: «Вы пишете об артиллеристе Злотникове. Нет ли у Вас каких-либо сведений о нем, очень просим помочь. Никаких писем от отца мы в войну не получали, а на многочисленные запросы моей матери нам сообщили в 1943 году, что отец пропал без вести.

Фамилия Злотников не такая уж распространенная, может быть, артиллерист, о котором идет речь, был моим отцом?»

Борис Злотников, г. Харьков: «Убедительно прошу Вас, напишите имя и отчество лейтенанта Злотникова и все, что Вы знаете о нем. Отца своего я не помню, когда началась война, мне не было 2 лет, отец с войны не вер­нулся. До войны мы жили в Евпаторийском районе, и призван он был Евпаторийским РВК».

Иван Злотников, Брянская область, Стародубский район, с. Мишковка: «Моя просьба к Вам касается судь­бы моего брата, погибшего в войну. Прочитав о гибели десантника Злотникова, я очень забеспокоился: мой брат был тоже артиллерист и тоже лейтенант… Я до сих пор не имею никаких сведений о нем…»

На гибель каждого из упомянутых погибших десант­ников откликнулись десятки людей. Ищут, все ищут род­ных, пишут и те, у кого отцы, мужья, братья отношения к десанту не имели.

Ю. Федулов, г. Москва: «Мужество солдата прояви­лось именно в трудные периоды войны. Да, были у нас и неудачи, промахи, да, враг был силен, но тем дороже наша победа».

А. Богдан, Свердловская область, поселок Шипичный: «В Евпатории проживала в семидесятых годах женщина, которая спасла двух десантников. Они остались живы и примерно в начале семидесятых годов приезжали к ней».

После десанта

Моряки сражались почти три дня. В ночь на 7 января 1942 года остаток разгромленного десанта — 60 человек укрылись на улице Русской в доме № 4. Молодые хозяй­ки двух квартир Прасковья Перекрестенко и Мария Глушко провели ночных гостей в комнаты, на чердак, в сарай. Хозяйки поставили чайник, принесли марлю, стали рвать ее на бинты. Ровенского ранило в глаз, и женщины нож­ницами извлекли осколок.

Рано утром 7 января немцы обходили улицы — двор за двором, дом за домом… У Марии Глушко — девятилет­няя дочь, а у Прасковьи Перекрестенко — шестилетний сын и старики.

X. Ровенский: «Мне запомнилось, как утром одна из этих женщин прибежала с улицы и, ломая пальцы, гово­рила, что фашисты уже подходят к улице Русской».

Что спасло их в то утро? Неужели только то, что жен­щины успели выскочить, нарисовать на заборе крест и написать «холера»? Неужели только это? В жизни случаются трудно объяснимые вещи. Так или иначе, дом № 4 по улице Русской немцы миновали.

Когда стемнело, двенадцать человек из группы ушли на разведку, все двенадцать погибли.

Оставшиеся моряки до рассвета покинули город. В Се­вастополь пробились лишь четверо — Литовчук, Лаврухин, Задвернюк и Ведерников, чекисты особого отдела флота. Десять дней и ночей шли они по тылам против­ника.

В Севастополе они, четверо, успели сфотографиро­ваться.

Впереди было еще три с половиной года войны. Ли­товчук и Ведерников погибли вскоре же, когда оставляли с боями Севастополь. А два Алексея — Задвернюк и Лаврухин потерялись в этой огромной войне.

Но ушли из Евпатории не все. Двое остались в этом же доме, на Русской, 4, ждать высадки второго эшелона десанта: Я. Цыпкин и Ф. Павлов.