Столько лет спустя

И. Плахута: «Гитлеровцы подтянули к воде пушки и танки и стали расстреливать тральщик… Мы с машини­стом Лагошиным принялись утешать раненых, что все будет хорошо, прибудут эсминцы и возьмут нас на бук­сир…»

Видя, что жизнь на корабле замерла, фашисты реши­ли, что все погибли, и двинулись вперед. Им удалось даже взобраться на тральщик, но моряки (их оставались еди­ницы) в рукопашной перебили врагов. И тогда танки стали в упор добивать корабль.

Когда все раненые уже погибли, когда кончились патроны, пятеро последних оставшихся в живых моряков экипажа, в том числе и Плахута, кинулись в море.

…На Симферопольском шоссе, на пятом километре от Евпатории, возвышается памятник евпаторийскому десан­ту. Он стоит на месте гибели тральщика «Взрыватель».

* * *

А что же помощь, которой они ждали?

Дважды подходил к Евпатории второй, основной эше­лон десанта, но семибалльный шторм и сильный артил­лерийский обстрел не позволили морякам высадиться. Берег на сигналы не отвечал. Моряки с кораблей видели на берегу пламя: это горела взорванная фашистами гости­ница «Крым» — недолгий штаб батальона.

И те, кто был на берегу, те последние, кто еще оста­вался жив — моряки группы Литовчука, — тоже видели своих беспомощных спасателей.

Чтобы окончательно выяснить судьбу десанта, коман­дование Севастопольского оборонительного района (СОР) решило послать в Евпаторию разведывательную группу под командованием батальонного комиссара Латышева. Месяц назад, в декабре сорок первого, Латышев со своим другом Топчиевым совершили лихой налет на Евпаторию. Теперь Ульян Андреевич отправлялся искать следы свое­го друга.

8 января у евпаторийского берега, в районе морского маяка, подводная лодка «М-33» высадила тринадцать раз­ведчиков. Они проникли в город, и на следующий день Латышев сообщил: десант полностью уничтожен. Развед­чики приготовились в обратный путь, в Севастополь.

…Но снова разыгрался шторм! Теперь уже и эта груп­па попала в тот же капкан. Все попытки снять развед­группу оказались тщетны.

Более шести суток действовали разведчики в районе Евпатории, передавали информацию в Севастополь. В ночь на 14 января в районе Евпаторийского маяка они были обнаружены и окружены. 3 часа 32 минуты. Латышев сообщил: «Жду немедленной помощи». 3 часа 47 минут: «Товарищи, помогите, держаться больше не можем. Стре­ляйте по любой цели, кроме Евпаторийского маяка».

Горстка моряков обороняла последние метры свобод­ной земли — Евпаторийский маяк. 14 января в 12 часов 44 минуты радист краснофлотец Потапенко передал от­крытым текстом: «Патроны кончаются». В 15 часов 49 ми­нут Латышев передал последнее донесение: «Мы подры­ваемся на собственных гранатах, прощайте…»

Сегодня мы обязаны знать о каждом дне войны. И об этих трех — тоже. Моряки приказ выполнили: город за­хватили. Умирая, не сдались.

Проще всего сказать: если бы не шторм… Если бы. Но ведь это лишь следствие. В безупречной операции случайности исключены.

В подготовке десанта были допущены просчеты. Шли первые месяцы войны, у нас еще не хватало боевого опы­та, мы еще не научились побеждать умением, когда од­ного мужества было мало. Сегодня мы обязаны знать и помнить, какой ценой обретался и как он был горек — опыт войны. Без этих поражений не было бы будущих побед — ни больших, ни малых, ни самой главной, через три с половиной года.

Путь к ней, главной победе, лежал и через жизни тех, кто пал там, на евпаторийской земле, — и не только мо­ряков, но и не покорившихся врагу мирных жителей.

Справедливости ради надо сказать: командование фло­та было против этой операции. Высадить тактический десант в Евпаторию потребовал директивой от 1 янва­ря командующий Кавказским фронтом.

* * *

Город был усеян трупами моряков, три дня их никто не убирал: фашисты запретили трогать их под угрозой рас­стрела.

Лидия Свириденко: «Мне тогда было 10 лет. Мы с мамой хотели найти маминого брата, но так и не нашли. Мы видели, как фашисты вывели матроса из подвала, где сейчас находится детская библиотека. Его расстреляли прямо у нас на глазах. Я помню до сих пор глухой стук тела о мостовую».