Столько лет спустя

«Нам объявили, что наша задача продержаться, пока не придет подкрепление, пленных не брать. Сказали, что в Евпатории немец нас не ждет, так что высадка будет спокойная» (X. Ровенский, сапер). «Нам дали белые маскхалаты, так как сообщили, что в Евпатории выпал снег. Но когда подошли, то оказалось, вокруг все чер­ное — и море, и ночь, и катер… так что маскхалаты по­чти все поснимали» (В. Щелыкальнов, пулеметчик).

Время было 2 часа 40 минут.

Десант разбился на три группы. Главные силы подо­шли к Центральной пассажирской пристани.

Берег был освещен прожекторами. Гитлеровцы откры­ли по кораблям прицельный артиллерийский и миномет­ный огонь, с крыш гостиниц «Крым» и «Бо Риваж» за­строчили крупнокалиберные пулеметы.

Пристань оказалась разрушенной (помните?), моряки в полной амуниции прыгали в ледяную воду.

X. Ровенский: «Нам удалось найти на берегу куски железа, доски, и мы соорудили настил для того, чтобы пошли танкетки… Это затянуло время».

Легко сказать — соорудили. Часть свай была сожжена, моряки вставали в воду и подпирали настил собственными плечами. Стояли в ледяной воде, под огнем немецкой артиллерии и минометов,— и по их плечам шли на берег, танкетки и противотанковые пушки. Во время высадки было убито и ранено более полусотни моряков — первые потери.

Командир Буслаев отправил в Севастополь радиограм­му: «Высадку продолжаем под сильным артиллерийско-минометным огнем». Вслед за этой пошла другая корот­кая, радиограмма уже за подписью комиссара Бойко: «Буслаев убит».

Несмотря на потери, вначале все шло по плану: успех предопределили внезапность нападения, прекрасное знание всех лабиринтов городских улиц и переулков. Экипажи судов поддерживали атакующих мощным, прицельным огнем.

Немного сохранилось свидетельств, каждое из них бесценно.

Командир роты Н. Шевченко: «Из-за каменного забора гитлеровцы вели сильный огонь. Мой ординарец Борис Денисенко подполз вплотную к фашистам и бросил гранату. Мы атаковали. Меня ранило в ногу. Подавив нем­цев, пошли дальше. По дороге встретили группу конников, которых атаковали с ходу. Около насыпи наткнулись на артиллерийскую батарею, захватили ее. Меня ранило еще раз — уже в правое плечо, рука повисла. Потеряв много крови (в сапоге чавкала кровь), я двигался с трудом».

Враг, опомнившись, подтягивает силы из нового города, где в основном разместились немецкие и румынские части. Вот уже рота Шевченко остановлена у курортной поликлиники. Вот уже с трудом отбиваются чекисты Литовчука.

А. Лаврухин: «Мы подошли к гестапо с четырех сторон, послышался лай собак, нас встретил огонь из дзотов. «Полундра, вперед!» Моряки кинулись на ворота, тут же и повисли, убитые. Стало светать, и мы, понеся большие потери, отошли и заняли оборону, чтобы удержать плац­дарм до высадки следующего, основного десанта».

Так они дрались, врукопашную отбирая пяди и крохи. К 10 часам утра весь старый город был в их руках. Хотя к этому времени враг уже имел более чем пятикратный перевес.

То есть моряки дрались — один против пятерых.

Восстанавливая сейчас до часов, до минут, до каждой человеческой жизни все то, что произошло в начале 1942 года на евпаторийском берегу, я думаю: может быть, когда-нибудь и всю войну, от первой ее минуты и до пос­ледней, восстановят — по крохам, по эпизодам, по каждо­му метру отданной, а потом возвращенной земли; и не будут забыты или утрачены ни одно мгновение войны, ни одна живая душа, ни одна судьба. Ведь это такое нравственное наследие, такое наше духовное богатство!

Я знаю, это невозможно.

* * *

А все-таки на их улице праздник был.