Столько лет спустя

Говорить он не мог, а только пытался что-то сказать, и получалось жалостное, никому не понятное бормота­ние. Он показывал на чистое небо рукой, гудел и долго что-то «говорил», выдавливая непонятные звуки. Каждый раз, видно, уставая и понимая, что никто никогда не пой­мет его, он сдвигал фуражку на глаза и плакал.

Когда он начинал плакать, все уходили, оставляя его одного.

За день, среди веселого купанья в озере, игры в пят­нашки, мы забывали его, и поздно, к вечеру, возвраща­лись домой.

На другой день все повторялось: выходила женщина, стелила на земле одеяло и выносила на руках, как ма­ленького, летчика-инвалида в фуражке с кокардой, без обеих ног.

Постепенно мы привыкли к нему, садились ближе, щупали золотистые пуговицы, кокарду. Ребята посмелее даже брали его фуражку и примеряли, он тоже улыбался, но потом забирал фуражку назад и грозил пальцем.

Все лето прожили они в нашем поселке, а к концу вдруг собрались уезжать. С утра подошла машина, сосе­ди уложили вещи, потом женщина подняла летчика и посадила его в кузов. Вся детвора пришла провожать их. Он снова пытался что-то сказать, но машина медленно тронулась, оставив пыль, нас и эту землянку, где жил бывший военный летчик то ли с женой, то ли с сестрой. А может, она была ему просто чужая».

Этот летчик тоже значится среди живых.

Что важнее всего здесь — он, она? Чистое небо?

Одного этого воспоминания может хватить, чтобы до конца жизни остаться человеком.

Надо бы, хорошо бы издать огромную книгу, и в ней одной на тонкой папиросной бумаге уместить мелко-мел­ко имена всех павших. Всех. Это была бы самая волную­щая и самая бесценная книга…

«Карбышев Дмитрий Михайлович, генерал-лейтенант, профессор, родился 14 октября 1880 года — погиб 18 февраля 1945 года».

«Карпов … Викторович, родился 22 июня 1941 года — погиб 22 июня 1941 года».

Помните в начале главы молодого счастливого отца, который везет жену в родильный дом?

Ему, Карпову, безымянному, просто не успели дать имя, потому что 22 июня на рассвете, когда он родился, в родильный дом попала бомба.

«…Никогда не умирает преступление, когда бы оно ни было совершено — тысячу лет назад или сегодня на рассвете»,— сказал польский писатель Стефан Жеромский задолго до войны.

* * *

Маленькое отступление. Однажды они окружали меня сразу все — миллионы! В Подольске, в архиве, в одном из огромных зданий лежат фамильные карточки. Имену­ется все это грустно, как стихотворная строка: «отдел безвозвратных потерь». Ни больше, ни меньше — «безвоз­вратных». Чувство непередаваемое — словно в огромном склепе. Никогда еще не окружало меня столько павших. Одних Ивановых целые огромные стеллажи. Дальше — на «К», «Л», «М», «Н», «О».

— Мне на «П»,— прошу я молодого капитана, и мы идем к отцу.

Это совсем короткое отступление. Короче, чем самая короткая ночь в июне.

Глава 14. Три дня войны

Десант

Летом 1982 года в Евпатории прокладывали ливневую канализацию. Ковш экскаватора вместе с землей зацепил куски матросских бушлатов, ремни, пуговицы, кости…

Выяснилось: это останки моряков, погибших в янва­ре 1942 года. Здесь, на евпаторийском берегу, погиб целый десант! Высадившиеся с боем моряки ждали подкрепление, но оно не пришло.

…Давайте хоть один раз вернемся подробно к событи­ям тех лет, увидим войну — лицом к лицу, ведь до сих пор она у нас представала, в основном, только в отражен­ном, сегодняшнем виде.

Приоткроем одну лишь страницу войны. Эта страни­ца — не только трагическая, но и величественная. Она показала еще раз, в который уже раз: человека, любяще­го свою землю, покорить нельзя. Можно спалить, выжечь пядь земли, истребить на этой малой пяди человека, но покорить его невозможно.