Стон (СИ)

Он начал есть, гулять, купаться, упрямо борясь с игривым океанским прибоем, и за три дня наполнился юной силой. Худоба перестала внушать ужас, напротив — тонкое, но уже не изможденное, покрытое ровным загаром тело выглядело безупречно. Седина отросших волос отливала платиной и ярко мерцала на солнце. Как вырвавшийся из подземелья, он проводил на воздухе большую часть дня, забредая далеко от дома и возвращаясь ещё более посвежевшим. Словно где-то в глубине островка нечаянно обнаружил источник жизни.

Говорил он по-прежнему мало и почти не замечал Сантино, но каждую ночь заваливал его на постель, доводя до хриплого рыка и в кровь искусанных губ.

Санти потерялся в вихре неизведанных ощущений.

…Этой ночью Садерс взял у него в рот. Никогда этого не делал. Что на него нашло? У Санти потемнело в глазах, когда тот неожиданно выскользнул из его тела, оставив в расширенном анусе сладкую фантомную пытку, и, резко выпрямив раздвинутые колени, навалился грудью на бедра. Лобок ошпарило влажным дыханием, и тонкие губы обхватили головку, втянув её, как почудилось потрясенному Санти, в глубокое, горящее жерло. Он вскрикнул по-мальчишечьи тонко и испуганно дернулся в неосознанной попытке вырваться и спастись.

Всё, что происходило потом, он не смог бы выразить ни словами, ни жестами. Возможно, он перенесся в иные миры, кто знает… И там, в этих мирах плакал и причитал. Скулил. Умолял пощадить. Каким фантастическим ядом был пропитан язык истязающего его мужчины, Сантино не знал, но повторить это смертельное наслаждение он не согласился бы ни за какие деньги. Из глаз лились раскаленные слезы, выжигая на радужке мутные бельма, и Санти слепо вращал зрачками, пытаясь сфокусировать горько-солёный взгляд на чем-то привычном, человеческом… Так алчно можно высасывать только кровь… Так невыносимо сладко… Так горячо… Он жрёт меня, и я умираю. Кончить он смог лишь после того, как Садерс выпустил изо рта его член и равнодушно бросил:

— Подрочи. Я от твоих воплей устал.

Кончив, Сантино обмочился, но Садерс этого не увидел. Садерс давно ушел, оставив своего полубезумного киллера одиноко корчиться и тонуть в предоргазменном шторме.

После этого Санти затосковал. При виде Садерса он вздрагивал, настороженно ожидая призыва к сексу. Даже на секунду представить, что к его паху приблизятся губы, разъеденные океанской солью, было невыносимо. Блаженство на грани смерти — теперь Санти знал, что это такое.

Он всё чаще вспоминал малыша Эдди, его восторженные глаза, его нежные ласки. Даже в угаре группового секса, когда губам все равно, в чей окунуться рот, а рукам — чье тело стиснуть и потянуть на себя, положив меж раздвинутых ног, Эд из поля зрения не исчезал, касаясь, целуя, поглаживая ладонями только его.

Он был стопроцентным пассивом, всегда готовым предоставить свое юное тело обожаемому кумиру. Но однажды… ах, маленький сукин сын!.. однажды все-таки трахнул своего чересчур расслабившегося Сантино, причем трахнул очень умело, ни на миг не прекращая сладостного скольжения по простате и доведя тем самым любовника до неприличных утробных стонов.

Сантино беззлобно матерился, угрожая выкинуть гаденыша на помойку, а Эд хохотал, клянясь, что больше не нарушит субординацию. Всё это было до Садерса. И было очень забавно. И… мило. Хорошо. Светло. Чисто.

Соскучился, наверное, глупыш. Ждет. Скорее бы назад, поближе к теплым ладоням и бесхитростным ласкам.

Ложиться под Садерса было страшно.

«Ты великолепен, Сад. Ты перевернул всю мою жизнь. Но стать ещё одной сломанной куклой… Нет! Спаси меня, боже».

Его страх был напрасен: Садерс больше не захотел секса ни разу.

*

«Твои кудри всё так же шелковисты?

Ты всё так же меня ненавидишь?

Что мне сделать, чтобы ты простил?»

*

— Летим домой.

— Куда?

Садерс взглянул изумленно. Даже раздражению не нашлось места в этом искреннем недоумении.

Куда?!

— В Лондон, конечно.

Куда же ещё…

*

На этот раз он не спал.

Он вспоминал.

Как впервые увидел Шерлока: яркая вспышка пламени на сером фоне пустоты и безликости.

Как впервые к нему прикоснулся.

Поцеловал. Каменные губы… Неподвижный язык… Бесподобная сладость.

Боль первого проникновения.

Мой мальчик, не только тебе было больно. Оттрахав полмира, с тобой я оказался чёртовым девственником.

И ненависть, ненависть, ненависть в любимых глазах.

Что я сделал не так? Где ошибся? Почему просчитался, всегда и всё рассчитывая идеально?

Убивал? Так все убивают. Весь мир таков, и не я придумал его. Разве любят только святых? Медведь Рута кромсает человечков налево и направо, а его ясноглазый мальчишка готов лизать ему пятки. Я его трахаю, а он только морщится. Но стоит Санти положить на него лапищу, закатывает глаза и повизгивает от счастья.

А ты… Не выносишь убийц? Хорошо, я больше не буду. Никогда, любовь моя, никогда.

Даже твоего проходимца не трону.

Неужели всё это правда?

Неужели ты его любишь?

Такого обыкновенного, блёклого, серого.

Что такого он тебе «сказал» в дешевой вонючей дыре?!

Какую тайну поведал?

Чем взял?

Он тебя взял?

Конечно, взял и, судя по всему, очень неплохо.

Тебе понравилось.