— У этих цветов воистину небесный розовый цвет, — сказал Легранден, — я хочу сказать, цвет розовеющего неба. — Тут он перешел на шепот, чтобы никто не услышал, кроме маркизы. — Впрочем, нет: в вашем изображении мне видится скорее шелковистость, живая алость. Ах, вы намного превзошли Пизанелло и ван Хёйсума[116]
с их кропотливым и безжизненным гербарием.Даже самый скромный художник никогда не станет возражать, если его предпочтут соперникам; он лишь постарается воздать им должное.
— У вас создается такое впечатление, потому что они писали цветы своего времени, которых мы уже не знаем, но при этом они владели замечательным искусством.
— Ах вот оно что, цветы своего времени, как это необычайно, — воскликнул Легранден.
— В самом деле, у вас прекрасно получился вишневый цвет… или майские розы, — сказал историк Фронды, немного сомневаясь насчет цветов, но с уверенностью в голосе, потому что он уже начал забывать инцидент с шляпами.
— Нет, это яблоневый цвет, — возразила герцогиня Германтская, обращаясь к тетке.
— Да, вижу, что ты настоящая деревенская жительница, распознаешь цветы, как я.
— О да, что правда, то правда! Но я думал, что яблоневый цвет уже отошел, — наудачу заметил историк Фронды, желая загладить свой промах.
— Нет, наоборот, яблони еще не цвели, они зацветут только недели через две-три, — вмешался архивист, который отчасти имел дело с собственностью г-жи де Вильпаризи, а потому лучше знал о том, что творится в деревне.
— Да, причем только в окрестностях Парижа, где они всегда цветут раньше. В Нормандии, например, у его отца, — сказала герцогиня, кивая на герцога де Шательро, — великолепные яблоневые сады на берегу моря, как на японской ширме, вот они по-настоящему расцветают только после двадцатого мая.
— Я этого никогда не вижу, — сказал молодой герцог, — у меня от цветов сенная лихорадка, такая досада.
— Сенная лихорадка? Первый раз слышу, — изрек историк.
— Это модная болезнь, — заметил архивист.
— Между прочим, когда год яблочный[117]
, ее может и не быть. Как сказал тот хитрый нормандец: если год яблочный… — сказал г-н д’Аржанкур, который был не вполне французом и старался выглядеть настоящим парижанином.— Ты права, — ответила племяннице г-жа де Вильпаризи, — это с юга. Мне прислала эти ветки в подарок одна цветочница. Вас удивляет, господин Вальнер, — обратилась она к архивисту, — что цветочница присылает мне в подарок цветущие ветви? Но, хоть я и стара, у меня немало знакомых и друзья тоже есть, — с простодушной улыбкой добавила она, но мне показалось, что именно потому, что у нее были такие блестящие знакомства, ей было особенно лестно похваляться дружбой с цветочницей.
Блок встал и тоже подошел полюбоваться цветами, которые рисовала г-жа де Вильпаризи.
— Ну что ж, маркиза, — произнес историк, вновь усаживаясь на свой стул, — даже если разразится одна из тех революций, что так часто затопляли кровью историю Франции, а ведь Господи Боже мой, в наше время все может быть, — добавил он, окинув всех присутствующих бдительным взглядом, словно проверяя, не затесался ли в салон кто-нибудь неблагонадежный, чего у него, впрочем, и в мыслях не было, — с подобным талантом и знанием пяти языков вы наверняка не пропадете. — У историка было легко на душе, потому что он позабыл о своей бессоннице. Но внезапно он вспомнил, что не спал уже шесть ночей, и тяжелая усталость, вспыхнув у него в мозгу, сковала ему ноги, согнула плечи, а скорбное его лицо по-стариковски поникло.
Блок всплеснул руками, желая выразить свое восхищение, и локтем опрокинул вазу, так что вся вода пролилась на ковер.
— Воистину у вас волшебные пальцы, — сказал маркизе историк, который в этот момент сидел ко мне спиной и не заметил, какой промах совершил Блок.
А тот решил, что эти слова относятся к нему, и, чтобы скрыть, как ему стыдно за свою неуклюжесть, ответил дерзостью:
— Это совершенно неважно, я не вымок.
Г-жа де Вильпаризи позвонила, пришел лакей, вытер ковер и собрал осколки. Маркиза пригласила обоих молодых людей и герцогиню Германтскую на свой утренний прием, причем герцогине сказала:
— Не забудь сказать Жизели и Берте (герцогиням д’Обержон и де Портфен), чтобы пришли немного раньше двух и мне помогли, — таким тоном она приказала бы дополнительным метрдотелям прийти заранее, чтобы разложить фрукты в вазы.