Сторона Германтов

Слова «если зовешься маркизом де Сен-Лу» у герцога прозвучали с пафосом. А ведь он прекрасно понимал, что зваться герцогом Германтским гораздо лучше. Но даром что самолюбие побуждало его несколько преувеличивать превосходство титула герцога Германтского, он, повинуясь правилам хорошего тона, а всего вернее, законам воображения, старался это превосходство как-то преуменьшить. Прекрасным всегда кажется то, что мы видим на расстоянии. Ведь общие законы перспективы, управляющие воображением, приложимы к герцогам точно так же, как ко всем прочим. И не только законы воображения, но и законы языка. А в этом случае приложим был один из двух законов языка: один из них требует, чтобы мы изъяснялись подобно людям нашего умственного уровня, а не касты, которой принадлежим по рождению. Поэтому герцог Германтский, даже когда он говорил о знати, выражался, словно отпрыск самой что ни на есть мещанской среды, который сказал бы именно так: «если зовешься герцогом Германтским», а вот человек образованный, какой-нибудь Сванн или Легранден, так бы не сказал. Какой-нибудь герцог может даже о великосветских нравах писать мещанские романы, дворянские грамоты тут ничего не меняют, а произведения плебея могут заслужить эпитет аристократических. У какого буржуа подслушал герцог Германтский это «если зовешься», он наверняка и сам не знал. Но другой закон языка состоит в том, что время от времени, подобно тому как вспыхивают, а потом сходят на нет некоторые болезни, о которых в дальнейшем никто и не вспоминает, точно так же, — не то самопроизвольно, не то по чистой случайности, сравнимой с тем, как во Францию занесло из Америки семечко какого-то сорняка, укрывшееся в складках дорожной накидки и угодившее на железнодорожную насыпь, — точно так же откуда-то берутся речения, которые в одном и том же десятилетии повторяют, не сговариваясь, разные люди. Так в какой-то год я слышал, как Блок сам о себе говорил: «поскольку самые обаятельные, самые блестящие, самые авторитетные, самые недоступные люди заметили, что единственный человек, которого они считают умным, приятным, без которого не могут обойтись, — это Блок», и ту же самую фразу слышал от множества других молодых людей, не знавших Блока и подставлявших вместо его имени свое собственное; и так же часто, вероятно, слышал я «если зовешься».

— Что вы хотите, — продолжал герцог, — при их умонастроениях это вполне можно понять.

— А главное, это забавно, — отозвалась герцогиня, — как подумаешь, что его матушка с утра до вечера донимает нас французским отечеством[138].

— Да, но там же не только матушка, не надо обманываться на этот счет. Там же эта девка, трюкачка последнего разбора, она-то на него и влияет, и, кстати, той же нации, что господин Дрейфус. Она передала Роберу свое умонастроение.

— Вы, возможно, не знали, герцог, что появилось новое слово для обозначения понятия «умонастроение», — сказал архивист, который был секретарем разных антиревизионистских комитетов. — Теперь говорят «ментальность». Это значит ровно то же самое, но зато никто не понимает, что имеется в виду. Это последнее слово моды, даже «последний крик».

Между тем, слыша имя Блока и видя, как тот расспрашивает г-на де Норпуа, он забеспокоился, и его беспокойство передалось маркизе, хотя совсем по другому поводу. Она трепетала перед архивистом и всячески подчеркивала при нем свою принадлежность к антидрейфусарам, а потому испугалась, как бы он не упрекнул ее, что она принимает у себя еврея, так или иначе связанного с «Синдикатом»[139].

— Вот как, ментальность? Надо записать, я это использую, — сказал герцог. (Это было сказано не в переносном смысле, у герцога была записная книжечка с «цитатами», которую он перечитывал перед большими приемами.) — «Ментальность» мне нравится. Такие вот новые слова входят в употребление, а потом исчезают. Недавно я прочел про какого-то писателя, что он «талантлив». Как хочешь, так и понимай. Потом я это уже нигде не встречал.

— Но ментальность употребляется чаще, чем талантливый, — заметил историк Фронды, чтобы поучаствовать в разговоре. — Я член комиссии при министерстве народного образования, там я несколько раз слышал это слово, и у нас в кружке улицы Вольней[140], и даже на обеде у господина Эмиля Оливье[141].