Сторона Германтов

Все покатились со смеху. «Вы слышали, что сказала Ориана?» — тут же спросил герцог Германтский у г-жи де Вильпаризи. — «Да, очень смешно». Но герцогу этого было мало: «А по-моему, совершенно не смешно; вернее, мне совершенно все равно, смешно это или нет. Остроумие меня не занимает». Г-н д’Аржанкур запротестовал. «Он совершенно не думает того, что говорит», — прошептала герцогиня. «Это, конечно, потому, что в парламенте я слушал блестящие речи, которые ничего не значили. Я научился ценить в них главным образом логику. Потому, наверно, меня и не переизбрали. К смешному я равнодушен». — «Базен, милый, не стройте из себя Жозефа Прюдома[144], вы же знаете, никто не ценит остроумие больше, чем вы». — «Дайте мне договорить. Именно потому, что я равнодушен к фиглярству, я часто восхищаюсь остроумием моей жены. Пищей для него служат, как правило, точные наблюдения. Она рассуждает как мужчина и формулирует как писатель».

Блок пытался навести г-на де Норпуа на разговор о полковнике Пикаре.

— Не приходится сомневаться, — отвечал г-н де Норпуа, — что выслушать его показания было необходимо. Я знаю, что это мое мнение исторгло вопли не у одного коллеги, но, на мой взгляд, правительство обязано было дать ему слово. Из такого тупика невозможно выбраться путем простого пируэта, иначе можно увязнуть с головой. Что до самого офицера, на первом заседании его показания произвели чрезвычайно благоприятное впечатление. Когда все увидели, как он, ладный, в нарядной военной форме, совершенно просто и откровенно рассказывает о том, что видел, что понял, и произносит: «Клянусь честью солдата (здесь голос г-на де Норпуа дрогнул от легкого патриотического тремоло), таково мое убеждение», — безусловно, впечатление он произвел очень глубокое.

«Ну вот, он дрейфусар, в этом нет ни тени сомнения», — подумал Блок.

— Но он совершенно утратил всеобщую симпатию, которую ему удалось завоевать поначалу, после очной ставки с архивариусом Грибленом: когда раздался голос старого служаки, честнейшего человека (дальнейшие слова г-н де Норпуа произнес с энергией, которую сообщает нам искренняя убежденность), когда все его услышали, когда увидели, как он посмотрел в глаза своему начальнику, бесстрашно выдержал паузу и произнес тоном, не терпящим возражений: «Полковник, вам хорошо известно, что я никогда не лгал, и точно так же вам известно, что сейчас, как всегда, я говорю правду», — ветер переменился, и как господин Пикар ни лез из кожи вон на следующих заседаниях, он потерпел полное фиаско.

«Нет, он решительно антидрейфусар, это ясно как день, — сказал себе Блок. — Но если он считает, что Пикар — предатель и лжец, как же он может считаться с его разоблачениями и упоминать их с одобрением, будто считает их искренними? А если Пикар, наоборот, представляется ему праведником, который говорит чистую правду, — как же он может подозревать, будто тот лгал на очной ставке с Грибленом?»