Читаем Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии полностью

Для записи своих рецептов алхимики использовали множество систем шифрования, призванных скрыть их познания от непосвященных. Металлы и вещества обозначались различными пиктограммами, их названия скрывались за причудливыми метафорами, а стиль, в котором писались трактаты, был максимально темен и полон загадок. Отдельные алхимические сочинения или их особо важные фрагменты даже записывали при помощи тайных азбук. Иногда для того, чтобы максимально затруднить для профанов доступ к своей науке, алхимики применяли совсем уж невероятные комбинации, напоминающие современные компьютерные пароли, вроде «i89c57r98i36s».

Впрочем, чаще всего, описывая трансмутации веществ, они пользовались сложными визуальными аллегориями. Алхимическая символика во многом была заимствована из христианской иконографии, и это вовсе неудивительно. С одной стороны, христианские образы были основой визуального словаря Средневековья, всем знакомой — и окруженной ореолом почтения — системой знаков. Потому они могли применяться для передачи или запоминания знаний, напрямую не связанных с верой. С другой стороны, в позднее Средневековье и раннее Новое время алхимия стала не только практической наукой по превращению свинца в золото или изготовлению сплавов, но и методом духовного самосовершенствования, позволяющим приблизиться к тайнам природы и даже к самому Богу.

Три стадии производства философского камня часто описывались и изображались как смерть металлов, их перерождение, а затем обретение ими божественной сущности. Потому Великое Делание стали уподоблять крестным мукам Иисуса Христа. Подобно тому, как философский камень был призван трансформировать неблагородную природу металлов и превратить их в золото, Христос своими страданиями исправил греховную природу людей и избавил их от первородного греха. Многие монахи, епископы и даже папы в Средневековье практиковали алхимию, одобрительно отзывались о ней и прибегали к услугам ее адептов. Поклонником алхимических метафор был и немецкий реформатор Мартин Лютер:

«Она [алхимия] нравится мне не только многочисленными возможностями применения […], но также аллегорией и ее тайным, весьма заманчивым значением, касающимся воскрешения мертвых в день Страшного суда. Ибо так же как огонь в печи вытягивает и выделяет из одной субстанции другие части и извлекает дух, жизнь, здоровье, силу, в то время как нечистые вещества, осадок, остаются на дне, как мертвое тело, не имеющее никакой ценности, точно так же Бог в день Страшного суда огнем разделит все, отделит праведных от неправедных».

Мартин Лютер. Речь во здравие. Застольные беседы, ок. 1533 г.(Перевод Н. А. Михайлова и Т. В. Цивьян)


Уже в XV в. европейские алхимики стали приписывать своей науке духовное содержание. Стадии Великого Делания превратились в аллегорию внутреннего преображения человека, а философский камень — в символ слияния его души с Богом в раю. Несмотря на то, что похожие мысли звучали еще в IV в. н. э. в римском Египте, а позже и среди мусульманских ученых, для европейских алхимиков Средневековья, которые по крупицам восстанавливали античное наследие через византийские копии греческих трактатов или их арабские переводы, такие религиозные толкования казались чем-то принципиально новым. Алхимия активнее других оккультных наук той эпохи обращалась к христианской образности. В частности, астрологи использовали изображение Вифлеемской звезды, чтобы реабилитировать свои гадательные практики в глазах Церкви, или соотносили знаки зодиака с двенадцатью архангелами, но в целом астрологическая символика слабо пересекалась с христианской.


Иисус как exemplum

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Илья Глазунов. Любовь и ненависть
Илья Глазунов. Любовь и ненависть

Ни один художник не удостаивался такого всенародного признания и ни один не подвергался столь ожесточенной травле профессиональной критики, как Илья Сергеевич Глазунов – основатель Российской академии живописи, ваяния и зодчества, выдающаяся личность XX века. Его жизнь напоминает постоянно действующий вулкан, извергающий лавины добра к людям, друзьям, ученикам и потоки ненависти к злу, адептам авангарда, которому противостоит тысячью картин, написанных им во славу высокого реализма.Известный журналист и друг семьи Лев Колодный рассказывает о насыщенной творческой и общественной жизни художника, о его яркой и трагичной судьбе. Как пишет автор: «Моя книга – первая попытка объяснить причины многих парадоксов биографии этого великого человека, разрушить западню из кривых зеркал, куда его пытаются загнать искусствоведы, ничего не знающие о борьбе художника за право быть свободным».

Лев Ефимович Колодный

Искусствоведение
Сотворение мира в иконографии средневекового Запада. Опыт иконографической генеалогии
Сотворение мира в иконографии средневекового Запада. Опыт иконографической генеалогии

Изображения средневековых мастеров многие до сих пор воспринимают как творения художников — в привычном для нас смысле слова. Между тем Средневековью не известны понятия «творчество», «верность природе» или «наблюдение», которые свойственны Ренессансу и Новому времени. Искусствовед Анна Пожидаева стремится выявить логику работы западноевропейских мастеров XI–XIII веков, прежде всего миниатюристов. Какова была мера их свободы? По каким критериям они выбирали образцы для собственных иконографических схем? Как воспроизводили работы предшественников и что подразумевали под «копией»? Задаваясь такими вопросами, автор сосредотачивает внимание на западноевропейской иконографии Дней Творения, в которой смешались несколько очень разных изобразительных традиций раннего христианства. Анализ многочисленных миниатюр позволяет исследователю развить концепцию «смешанного пазла» — иконографического комплекса, сложенного несколькими поколениями средневековых мастеров.Анна Пожидаева — кандидат искусствоведения, доцент факультета гуманитарных наук НИУ «Высшая школа экономики».

Анна Владимировна Пожидаева

Искусствоведение