Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Куртуазный бог, олицетворявший могущество любви и ее власть над смертными, конечно, не был конкурентом Христу. Эта была ожившая аллегория, каких немало в средневековой литературе и иконографии. Хотя, в отличие от аллегорий Смирения или Церкви, у Dieu Amour были языческие корни, он, как и многие другие обломки античного мифа, давно был религиозно нейтрализован. Потому иллюстраторы «Романа о Розе» могли, не страшась обвинений в кощунстве, представлять это аллегорическое божество с нимбом.

349. Гийом де Лоррис, Жан де Мён. Роман о Розе. Северная Франция, ок. 1340 г. London. British Library. Ms. Royal 20 A XVII. Fol. 16r

Бог любви, словно античный Эрот (Купидон), отправляет стрелу в сердце поэта – главного героя «Романа о Розе».

«И Бог Любви был в хороводе, – в его капризах, как в погоде, нам ничего не угадать.

Стрелою любит попадать внезапно в жертву.

Не исправит никто его каприз, и правит он всеми […]

Послушны все, любого чина, ему – хоть дама, хоть мужчина.

В служанку даму превратив, заносчивость ей воспретив, он, против всех порядков света, сеньора сделает валетом»

(Перевод И. Б. Смирновой)

Христианская традиция издавна противопоставляла чистую любовь к Богу и ближнему (caritas) и плотскую страсть, чувственное вожделение (cupiditas). Однако в куртуазной поэзии XII–XIII вв., прославлявшей томление по прекрасной Даме, земная любовь была реабилитирована и одухотворена, превратившись почти что в религиозное чувство, а любовь к Господу и Деве Марии в ту же эпоху часто стали описывать с помощью чувственных и даже сексуальных метафор (см. тут и далее). В одной рукописи со стихами провансальских трубадуров, созданной в Падуе в конце XIII в., Бог любви был изображен не просто как юноша, пусть и с нимбом, а как шестикрылый серафим в короне. Огненные серафимы считались высшим из ангельских чинов, который горит пламенем любви к Господу. Они окружают его престол и вечно славят «Свят, Свят, Свят» (Ис. 6:3). Согласно францисканскому преданию, именно в облике серафима Христос в 1224 г. на горе Алверно явился Франциску Ассизскому, чтобы даровать ему стигматы – vulnera amoris, такие же раны, как у Христа, награду за его любовь к Распятому. В провансальском песеннике серафический Бог любви предстает без нимба (видимо, чтобы его не спутали с настоящим серафимом). У него три сросшихся друг с другом лица – в таком монструозном обличье в средневековой иконографии можно было увидеть как Сатану с Антихристом, так и Троицу.

Святой еретик

В 1415 г. на Констанцском соборе сожгли чешского проповедника Яна Гуса. Сожгли, водрузив ему на голову позорный бумажный колпак (т. н. «митру») с изображением чертей – тех, кому он (якобы) служил.

Если для Католической церкви Гус был архиеретиком, отправившимся из костра прямиком в преисподнюю, для его последователей, гуситов, он, конечно, стал величайшим святым – таким же, как раннехристианские мученики, которых сжигали, травили зверями или пытали до смерти язычники-римляне.

При этом на многих гуситских изображениях констанцской казни еретический колпак с демонами вовсе не стали вымарывать, а сохранили, но переосмыслили. Из знака позора он трансформировался в мученическую корону св. Яна и один из его опознавательных атрибутов (аналогично для ранних христиан крест, который в Римской империи был инструментом позорной казни, превратился в главный символ спасения и триумфа над смертью).

В инициале из Смысловского градуала, богослужебной рукописи, которая была заказана одним семейством дворян-гуситов, Гус изображен одновременно и в своем колпаке с чертями, и с золотым нимбом (350). По обе стороны от него стоят предшественники – иерусалимский диакон Стефан (I в.), которого почитали как первого христианского мученика, и римский диакон Лаврентий (III в.), которого, по преданию, за отказ поклониться идолам заживо изжарили на железной решетке. Смысл этого соседства ясен: Гус – это новый мученик, а Римская церковь, которая его сожгла, – новый мучитель, царство Антихриста.