Страх и наваждения

Наш самолет посадили неожиданно. Экстренная посадка. Причину нам не объяснили. Механический голос вещал из динамиков: пристегните ремни; оставайтесь на местах, не вставайте с кресел, в случае разгерметизации салона пассажиров попросят снять санитарные маски и надеть кислородные, при падении давления они выпадут из верхней панели. Стюардесса, идя вдоль кресел, напряженно шарила глазами – искала нарушителей. Ее искусственная улыбка не сулила ничего хорошего.

Где-то в задних рядах заплакала женщина. Моя соседка истово крестилась. В сложившихся обстоятельствах ее жаркая мольба становилась нашим общим делом: Бог, пожелай Он откликнуться, будет вынужден спасти всех. Положившись на веру своей соседки, я смотрела на облака. Мягкие, как вата; пухлые, как лебяжья перина. Покачивая крыльями, наш самолет нежился в холодной небесной постели, которую нам, пассажирам и членам экипажа, предстоит согреть своими жалкими телами.

Страх настиг меня позже, когда тот же механический голос, посредством которого с нами говорил Бог, сообщил, что опасность миновала. Разумеется, божий посланник выразил эту мысль иначе: посадка прошла в штатном режиме, через несколько минут за нами прибудет автобус, нас отвезут в транзитную зону, где пассажирам будут предложены прохладительные напитки и легкий завтрак. Завороженная словом «завтрак» (что имел в виду Бог, когда назвал его легким: скудный или невесомый?) – я не расслышала названия аэропорта.

Стюардесса, покачиваясь на тонких каблучках, стояла у выхода. Прощаясь с пассажирами, она кивала как заводная игрушка, чей безотказный механизм, проверенный наземными службами, разладился и дал сбой. Я хотела спросить: где мы? – но не спросила. Какая, в сущности, разница, если ответственность за пассажиров несет авиакомпания. Рано или поздно каждому из нас подберут подходящий стыковочный рейс.

В автобус я вошла одной из последних. По бледным лицам моих попутчиков бродили темные отсветы – обрывки еще не изжившего себя страха. По счастливому стечению обстоятельств мы избежали катастрофы, что не отменяло очевидного и непреложного факта: пусть и воображаемая, но катастрофа состоялась. Мы пережили ее вместе. Я подумала: волей общей судьбы.

Впереди, подсвеченное огнями, уже восходило здание аэропорта. Издалека оно виделось неведомой планетой – иной, не солнечной системы, – к которой приближался наш утлый межпланетный корабль. Дополнительное сходство с космической одиссеей придавал неправдоподобно огромный воздушный лайнер – двухэтажный, с двумя рядами иллюминаторов, возникший слева за бортом. Обернувшись как по команде, мы провожали его изумленными взглядами: неужели эта чудовищная махина способна подняться в воздух!

Увлеченная невиданным зрелищем, я упустила возможность прочесть латинские буквы на фасаде здания, к которому нас подвезли.

Воспрянув духом, все зашевелись – в нетерпеливом ожидании, что двери автобуса вот-вот раскроются. Нас отведут в транзитную зону, где мы обретем покой и временное пристанище. Прежде чем продолжить путь.

Вторая часть пути

У меня за спиной плачет ребенок. Я невольно оборачиваюсь – инстинкт матери, заслышавшей детский плач. Служащая аэропорта направляется к группе пассажиров: пожилая пара, в зале ожидания они появились в последнюю минуту, когда механический голос объявил, что посадка на рейс заканчивается; с ними молодые, вероятно, их дочь и зять. Дед держит на коленях внука. Служащая открывает папку, водит пальцем по строкам; склонившись к пожилому мужчине, что-то говорит ему на ухо. Он кивает, передает плачущего ребенка дочери. Берет жену за руку. Они идут к стеклянным дверям. В дверях оборачиваются. Бабушка промокает глаза белым носовым платком; дедушка машет рукой: прощальный знак, который молодые не замечают. Сидя бок о бок, как попугайчики-неразлучники, они заняты плачущим ребенком. Мальчик никак не успокаивается. Его отец что-то говорит матери. Та спускает мальчика с колен. Волоча за собой игрушку, внук бежит за дедом. Дорогу преграждает стекло. За стеклом люди, похожие на тени. Он бросает на пол игрушку, топчет клоуна, захлебываясь слезами. Маленький рыжеволосый клоун улыбается широкой, беззубой улыбкой – делает вид, будто ему не больно…

Какое мне дело, куда их увели! В медпункт – у старика поднялось давление, в таком почтенном возрасте с давлением шутки плохи; или к стойке оформления транзита…

Отгораживаясь от навязчивой реальности, я закрываю глаза. Опоздай я на рейс, все сложилось бы иначе. Где бы я сейчас была? Во всяком случае, не в чужом аэропорту, в окружении призрачных людей, с которыми меня ничто не связывает – кроме номера ворот, сквозь которые мы прошли.

Мне не требуется особой фантазии, чтобы увидеть то, чего не было – как если бы оно было.

Я вижу двух девушек, одетых в одинаковую синюю форму.