Страх и наваждения

Однажды в нем проснулась мать. Случилось это в Старом Крыму – после третьего курса они с университетским приятелем поехали на раскопки. Эрмитаж набирал студентов истфака – дешевую рабочую силу на летний сезон. Степной Крым – это вам не побережье. Там – море, всегда можно окунуться. Тут – куда ни глянь, одна сухая степь. От дневной иссушающей жары у новичков распухали и лопались губы. С непривычки приходилось отсиживаться в палатке или в тени. Их экспедиции неслыханно подфартило: наткнулись на античную гробницу, как оказалось, нетронутую, полную всякого погребального инвентаря. Между собой – для краткости – археологи именовали все найденное одним общим термином: «Обол Харона» – имея в виду обязательный набор предметов, необходимых всякому умершему для успешного перехода в загробную жизнь.

Кроме той памятной истории (про себя он называл ее «историей с Хароном»), ему запомнилась местная девица, с которой он пытался завести знакомство, а если повезет – и роман. В ответ на его настойчивые ухаживания та вдруг сказала: «Терпеть не могу этот ваш ленинградский акцент!» Он помнит, как едва сдержался, чтобы не ответить откровенной грубостью, за которой стояли материнские представления о жизни…

Украина – скверная копия России; ее культура вторична, назовите хотя бы одного писателя, кто сравнился бы с русскими титанами. Толстым или Достоевским. Булгаков стал Булгаковым, когда уехал с Украины. Гоголь? А что, у кого-то есть сомнения? «Мертвые души» – великий русский роман! Такие суждения казались маргинальными. И сама украинская тема была не в фокусе. После «крымских событий» как прорвало. Сторонники решительных мер не искали оправданий. Все и так очевидно: Крым – неотъемлемая часть российской культуры; при чем здесь вообще аннексия?

Он в споры не вступал – ни с кем, кроме матери. Та была невыносима: ходила именинницей, сияла как начищенный медный грош. Повторяла за телевизором: все сделали правильно, восстановили историческую справедливость, вернули свое.

– Ах, историческую! – он принял боевую стойку, как старый конь при звуках полковой трубы. – Так вот. Учти, в истории случаются совпадения. Первая мировая война началась именно в четырнадцатом.

Довод, мягко говоря, сомнительный; к тому же попахивал дешевой конспирологией – впрочем, не сильней, чем ее контрдоводы: о базах НАТО у самых наших границ, обещали не расширяться на восток, а сами расширились; о сапоге натовского солдата, который топчет брусчатку Красной площади.

– Да кто! – он возводил глаза к небу. – Кто, скажи на милость, ее топчет?!

– Потому и не топчет, что мы заранее приняли меры.

От ее гордого «мы» хотелось выть.

В сущности, он так и не понял, чего в этих перепалках было больше: политики или раздражения на докучливую мать, с которой он, взрослый сын, вынужден сосуществовать в едином пространстве двухкомнатной квартиры. Не сказать, чтобы просторной. (На родительскую жилплощадь он вернулся пять лет назад после вымотавшего душу развода, оставив совместно нажитые квадратные метры дочерям и бывшей жене.)

Резкое обострение на Донбассе пополнило материнский репертуар новыми безумными россказнями: про каких-то не то натовских, не то украинских молодчиков (он кривился: что, в телевизоре еще не решили?), которые заранее заложили в сбитый малазийский боинг свежезамороженные трупы (пытаясь вернуть ее в пространство разума, он переспрашивал с презрительной ехидцей: в том числе и трупы летчиков?). Мать на ехидные вопросы не реагировала; повторяла как сомнамбула, сияя глазами: заложили, заложили, лишь бы на нас свалить. Под этим словом имелись в виду не ленинградцы, а все сто сорок (или сколько там) миллионов, населяющих самую большую в мире страну.

Тогда, в четырнадцатом, ближе к осени он сдался, всерьез задумавшись о съемном жилье. Хочет безумствовать – пусть. Даже позвонил в пару риелторских контор, специализирующихся на аренде. Но мать не выдержала первой: заклеймила его укро-фашистом и пособником (не соизволив уточнить – чьим? Хорошо хоть не шпионом – он бы не удивился) и съехала к младшей дочери. Той плевать на политику, лишь бы муж, драгоценный Коленька, по бабам не шлялся и дети были здоровы. Раньше сестре приходилось нанимать няню – удовольствие, встававшее в копеечку. Теперь, заступив на круглосуточную бесплатную вахту, с близнецами сидела родная бабка.