Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

Вскоре ей стало не по себе от разнузданности и легкости отношений творческой среды. Опять не то? Опять не такая? Опять не твое? Да кто же ты, белая ворона среди черных? А где-то есть чистая праведная жизнь? Почему люди, обычные простые люди должны не жить, а терпеть? Терпеть можно боль, и то недолго, пока не умрешь. Но терпеть насилие маленькой кучки людей… ПОЧЕМУ огромной массе народа не смести метлой, не соскрести скребками, не расстрелять, в конце концов, этих монстров, возомнивших себя правителями миллионов. Были бы лучшие, умные, воспитанные, образованные, а то харчки в урну… Да уж, рабы не мы, а мы рабы. Она написала стихотворение:

* * *

Это рабское существованье,
Где нет голоса даже во сне,
Где при жизни звучит отпеванье
По всем нам, по тебе и по мне.
Декабристов не видно и близко.
Те, что были, то смолкли давно.
В наше времечко быть декабристом
Не опасно. Скорее – смешно.
Ведь у нас ни царя, ни народа,
Только братство и равенство есть,
Только культам поганым в угоду
Пораспроданы совесть и честь.
Нет у нас идеалов и веры,
Нет стремления в лучших умах
Из удушья гнилой атмосферы
К свету двигать живущих впотьмах.

Несмотря на ежедневные возлияния сотрудников, журнал выходил регулярно, редакторы встречались с авторами, принимали или отклоняли рукописи. Иные рукописи – товарищей из ЦК и других правительственных учреждений, минуя заведенный порядок, сразу подписывались главным: – В номер…

23

Первого марта ей позвонил Валеров.

– Ксения, вы хороший поэт, а не поэтесса, как наши сикушки, – язык у него заплетался, и она поняла, что Антон А. напился до положения риз. – Пятого марта у нас в актовом зале будут съемки ТВ: чтение стихов наших казахстанских поэтесс. – Будут Томская, Шашкина, наша Чернавина и вы – белая ворона среди стаи черных. Они будут потрясены! – он вдруг мелко захихикал как бес, и назвал день и час. – Кстати, ты должна по нашей писательской традиции «проставиться», ну, ты понимаешь, принести шампанское для девочек и крепкое для мальчиков: скоро выйдет третий номер, в нем я поставил два твоих стихотворения: В зимнем лесу. Толпы недремлющее око. Помнишь? Вот их и прочитай перед камерой.

Она явилась в сонмище богинь относительно молодой, симпатичной, со свежим лицом, на котором не лежала печать богемной жизни: пьянства и разврата. На ней была новая специально купленная для великого события в ее жизни узкая юбка и светло-коричневая шифоновая блузка, сшитая портнихой от Бога, но, к сожалению, больной ДЦП и передвигающейся в кресле Натальей, подругой Салты. Бог возместил ей страшную болезнь, одарив талантом.

Членши СП и якобы признанные народом, а на самом деле навязанные редакциями и издательствами поэтессы, смотрели на нее свысока или вовсе не замечали. Лишь Валеров подбадривал ее своей любимой фразой: – Не горюй! Он не был ее учителем в поэзии, у нее вообще не было учителей в стихописании, но А.А., сам того не ведая, стал ее защитником – от своры посредственностей.

Флюиды неприязни так и клубились вокруг нее, лишая уверенности в своем поэтическом даре. Опять? Ну, сколько можно? О Бог, будь милостив ко мне! А ведь Ксения Кабирова была не робкого десятка в юности, она кое-что значила в Совмине, даром, что работала всего-навсего инспектором (!) в приемной зампреда, т.е. секретаршей. А тут она потерялась, как девочка в лесу, во враждебной среде. Хотя пора было бы привыкнуть.

И стихи она прочитала «Зимой в лесу» и «Толпы недремлющее око», которые были опубликованы в журнале чуть позже телепередачи. А сейчас было 5 марта и она, забыв о враждебном окружении, забыв обо всем на свете, читала перед камерой то, что написала давно, то, во что вложила частичку души:

В ЗИМНЕМ ЛЕСУ

Я с тревогой в лес вступаю,
Словно святотатство совершаю,
Так покоен у деревьев сон,
Так сосулек тонок перезвон…

ХХІ век: так случилось, что через много лет композитор Норлан Сеитов написал музыку на этот стихи и еще на 200 ее стихов, и они стали популярны в народе.

А пока случилось так, что они поехали именно перед передачей в гости к старшей сестре Рената, их повез отец на «Волге» в колхоз Кирова на границе КазССР и УзбССР. Изображение было никудышное, она не увидела себя в роскошной шифоновой блузке. Зато голос ее звучал проникновенно и страстно:

* * *