Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

Это ощущение несвободы так и продолжало угнетать ее, но мысль о том, чтобы влюбиться или завязать интрижку, как все вокруг, претила ей, вызывая мрачные воспоминания о том, чем однажды кончилась любовь. Было живо еще в ее душе ощущение вины перед Ренатом за измену. Одно дело, когда истинное чувство, которое в какой-то мере может способствовать оправданию в собственных глазах. Она же продолжала изменять уже без любви. Горький опыт оказался для нее монолитом на пути к мужчинам. С ней заигрывали, но она оставалась холодна и безучастна. Ее обуревало творчество.

Первый рассказ, написанный ею еще в Совмине «Улетела белая птица» и небрежно раскритикованный еще тогда же писателем, редактором отдела документальной прозы в «Просторе» Алексеем Самойловым, которому и «хотелось, и кололось», он даже пригласил ее один раз в кино в ТЮЗ недалеко от Дома правительства в рабочее время на Марину Влади и Марчелло Мастрояни и даже держал за руку. После намекал на чашку кофе в его квартире, но она отказалась. Его критика не ввергла ее в пучину отчаянья и не оттолкнула от прозы. Как-то во сне ей приснилось начало рассказа о стариках. Она пришла на работу и стала писать. Писала, как проклятая, не отрываясь, благо ей никто не мешал. Потом отпечатала на машинке без исправлений. Этот рассказ «Жили как голубки» впоследствии был опубликован в «Просторе». Его читали в рукописи несколько человек и сделали очень краткие и мелкие замечания. В основном, он остался в том виде, как был написан от руки, а потом отпечатан.

Несвобода выходных дней проходила по-прежнему в домашних делах, перед телевизором, за книгой или изредка бывали гости или их приглашали; если шли стихи, она уходила в туалет и там записывала их, а потом прятала, хотя ей казалось, мужу по-прежнему наплевать на ее занятия. Зачем они продолжали жить вместе, никто из них не знал. Уж, конечно, не из-за сына, к которому муж был безразличен, как к чужому. Все из-за Фархада.

Когда она родила, Ренат пьяный притащился в роддом, приставил лестницу ко второму этажу, где она лежала, и стал требовать, чтобы она показала ногти новорожденного, вроде, если это его ребенок, ногти должны быть, как у него. Ксения тогда решила, что он рехнулся на почве алкоголя, была напугана не на шутку. Впоследствии выяснилось, что у него почему-то еще в начале совместной жизни до брака возникли подозрения, что у нее кто-то был до него, с кем она встречалась, но не дала, хотела выйти замуж девственницей. А когда стала жить с Ренатом половой жизнью, то опять встретилась с тем парнем, но уже дала.

Вот с такими мыслями он жил, вероятно, еще подогреваемый по пьяни своим братцем. Тот и науськал его насчет ногтей. Ногти у сына оказались точь-в-точь, как у дедушки: длинные и овальные. А у Рената были широкие и плоские. Это укрепило его подозрения. Так что сын не стал бы камнем преткновения в их расставании.

31

Ксения продолжала жить своей внутренней жизнью, своим творчеством, а внешне была примерной женой, скучно исполняя эту роль, а также матерью и женщиной в постели. Их пятницы и субботы постепенно превращались в систематические расслабления с помощью спиртного, нередко кончавшиеся ссорой. Впечатление было такое, что пили они не для того, чтобы стало хорошо, а для того, чтобы стало плохо и можно было ненавидеть друг друга.

После того, как закончились мытарства с больницами, расставание с Совмином и все разговоры и сплетни, сопровож-дающие эти жизненные коллизии, Ксения в какой-то момент осознала, что и Ренат ее не любит, а, возможно, даже считает ее виновной во всем плохом,и эта перемена в нем, его отчуждение, его взгляд на жену как бы со стороны вели к тому, что его тянуло пить, напиваться и обличать ее во всех грехах, вспоминая и давние, забывая, что и сам не ангел. Странно, что никому из них не приходила в голову мысль о разводе, плыли оба по течению, не пытаясь увернуться от водоворотов и подводных камней. Да в те времена и непринято было разводиться, тянули семейную лямку до последнего.

Как-то они, как обычно, расслаблялись вдвоем, зашла соседка, жена совминовского референта в отделе сельского хозяйства. Он был очень скромным, хорошим человеком, она шалавистая пьющая бабенка, работавшая в цехе множительной техники в проектном институте. Соседка пришла занять немного денег и принесла бутылку вина и винегрет, присоединилась к ним. Была уже выпивши, еще добавила и начала делать грязные намеки насчет Ксении, ее прошлого. Одним словом, посади свинью за стол, она и ноги на стол.

Видя, как Ренат наливается бешенством, соседка поспешила уйти. Они легли, и муж стал оскорблять ее, Ксения тоже вышла из себя:

– Да, да, собирай больше сплетни да еще от этой шалавы. Это тебе цветочки, ягодки будут впереди. – Муж в ярости стал душить ее, из глаз посыпались искры… – Но, слава Богу, он опомнился и погнал ее с супружеской кровати:

– Убирайся, шалава!

И это тогда, когда она ни сном ни духом не изменяла ему и не собиралась.

32