Странник в Закулисье

Когда вошли в дом, охрана предложила вывернуть карманы, затем каждого из них обнюхала собака, потом провели через рамку металлоискателя и ещё через что-то вроде рентгеновского аппарата. После этого предложили раздеться догола, прощупали одежду – штаны и рубашку позволили надеть, но вместо туфель выдали войлочные шлёпанцы. В таких не только прыгать или стремглав бежать нельзя, но даже черепашьим шагом передвигаться очень трудно.

Судя по пунцовому цвету лица Хэма, он уже пожалел, что согласился на эту авантюру. Ну можно ли так унижать нобелевского лауреата? Однако поглядев на Сеню, который весьма спокойно всё воспринимал, Хэм сжал зубы и больше не выдавал своего раздражения никоим образом. «Только бы не забыл, чего надо говорить, в то аудиенция может завершиться, так и не начавшись», – подумал Сеня. А сам в который уже раз повторял в уме слова, ради которых и согласился на эти издевательства. То есть понятно, что явился не ради слов, а для того, чтобы добиться нужного эффекта от задуманной ими провокации.

Лестница из холла вела наверх, но писателей подвели к двери, за которой оказалась кабина лифта. Когда охранник нажал кнопку, стало понятно, что кабина едет вниз, причём опускалась несколько секунд – за это время Сеня обычно поднимался с первого на семнадцатый этаж в своём доме на юго-западе Москвы. Выйдя из лифта, пересели на электрокар, проехали не меньше двух километров и свернули в какой-то закоулок, остановившись перед массивной металлической дверью. Там уже другие охранники их общупали и только после этого сообщили по селектору, что груз доставлен. Сразу же раздвинулись створки двери и писателя, пройдя несколько шагов по коридору, оказались ещё перед одной дверью – к счастью, через неё пропустили без досмотра.

Ну что ж, похоже, добрались! Перед ними роскошно обставленная комната, вся мебель в позолоте, но здесь была одна странная особенность – на стенах ни одного портрета. Впрочем, этому не стоит удивляться – нельзя же целый день глазеть на собственную личность тем более, что для этого есть зеркала.

Но вот зазвучала музыка – то ли военный марш, то ли гимн Закулисья, и через несколько секунд массивный буфет сдвинулся с места, открыв широкий проход в большую залу. Там, за огромным письменным столом, шириной не менее пяти метров, восседали трое – один в мундире, а на остальных была цивильная одежда. Если попытаться сравнить эти лица с портретами, которые Сеня видел на квартире у чиновника, то следовало бы признать, что тот художник вполне достоин звания придворного живописца – такой способности сделать из монстров эдаких симпатяг можно только позавидовать. Впрочем, есть и другое объяснение: портреты были написаны много лет назад, когда многочисленные заботы и самоотверженный труд на благо Закулисья ещё не наложили печать разрушения на физиономии тех, кто позировал художнику.

Как бы то ни было на самом деле, но один из них, мордастый, с неподвижным взглядом, был похож на палача, которому всё равно, какую голову рубить, лишь бы обошлось без дополнительных хлопот вроде необходимости придерживать клиента, чтобы не брыкался. Второй – угрюмый, с каким-то безразличным выражением лица, словно бы ещё не проснулся после длительного сна, а мечтает лишь о том, чтобы снова завалиться на кровать и заткнув уши отрешиться от всяческих забот и треволнений. Такое лицо может быть у завзятого охотника, который возвращается к жизни буквально на несколько минут, когда видит дичь – да и то лишь для того, чтобы нажать на спусковой крючок.

А вот третий, сидевший посредине, казался Сене неразрешимой загадкой, и, если в ближайшие минуты её не разгадать, можно поставить крест на том, что писатели задумали. Похожие лица Сеня видел у актёров, способных улыбаться даже в самом паршивом настроении. Глядя на такого, очень трудно понять, врёт или лукавит. А уж если говорит, в его голосе столько обаяния, что поневоле подумаешь, что он прав, какие бы мысли сомнительного содержания он ни изрекал. Единственное, что было ясно Сене – этот третий и есть тот самый Афанасий Пожуелов, которого принято считать основателем государства.

Вдруг Пожуелов сделал лёгкое движение рукой, как бы приглашая начать приветственную речь. Сеня подтолкнул растерявшегося Хэма в спину, и тот, сделав шаг вперёд, сначала прокашлялся, а потом заговорил:

– Ваши высокопревосходительства!..

Но мордастый, то ли Приблудов, то ли Полисадов, его прервал:

– Вам разве не объяснили, что здесь есть только одно высокопревосходительство, а к остальным нужно обращаться иначе?

Хэм оглянулся на Сеню и, услышав от него произнесённую шёпотом подсказку, начал заново:

– Ваше высокопревосходительство, а также оба ваши превосходительства!..

Мордастый, которому больше подходила фамилия Приблудов, снова перебил:

– Да что ж это такое! Двух слов не может связать, а ещё писатель, – и уже обращаясь к Пожуелову: – Ну и зачем мы их пригласили?

Тот снова взмахнул рукой, как бы успокаивая своего соратника, и после этого предложил: