Страшная Эдда

– Понятно, о чём ты думаешь, – голос у него был хриплый, но не старческий. – Посмотрел бы я на тебя через две-три тысячи лет. Хорош бы ты был?

– Но ведь вы… ты бог, – удивлённо сказал я. Один хмыкнул.

– Если хочешь знать, это и есть самое гнусное.

Он воткнул копьё в сугроб и смахнул снег с поваленного дерева.

– Садись, – пригласил он, – потолкуем.

Я перевёл взгляд на Сигурда – тот быстро кивнул. Я устроился на поваленном стволе, и Один сел рядом.

– Они-то уже умерли, – он махнул рукой в сторону дружины, – я – совсем другое… Как тебя зовут, говоришь?

– Хельги, – ответил я, в этот раз уже нарочно. Или я всё-таки говорил с ним по-древнескандинавски? Я это вряд ли узнаю.

– А прозвище?

– Ни к чему, – замялся я, – ты не так поймёшь.

– А, да – в последнее время в Мидгарде дают прозвища без всякого смысла. Если стесняешься, то не надо. Лучше скажи, как ты ухитрился с нами встретиться?

– Сам не понимаю, – честно ответил я. – Я побежал за котом, потом нашёл рог, а потом прилетел Сигурд верхом на волке…

– Но почему ты с ним не разминулся? И почему ты столкнулся со мной? Ведь ты в меня не веришь?

Я задумался. Верил ли я в него, в самом деле? Если и верил, то уж, конечно, не так, как древние германцы. Иначе бы я не мучался в сомнениях по поводу того, что вижу. Но я же сидел сейчас рядом с ним!

– Не знаю, – признался я. – Но я верю в поэзию.

Один задумчиво почесал грудь, на которой виднелся шрам в форме вмятины (неужели от копья?).

– Это кое-что проясняет.

– По крайней мере, о тебе я узнал из поэзии, – сказал я. Он с любопытством посмотрел на меня.

– Из поэзии, которую сложили за тысячу лет до твоего рождения?

– Именно.

Не знаю, что на меня нашло – ни с того ни с сего, глядя ему в лицо, я продекламировал отрывок о цапле забвения. Я до сих пор не уверен, что произнёс его не в оригинале.

Реакция Одина несколько отличалась от ожидаемой.

– Это ещё зачем? – ворчливо спросил он.

– Это мои любимые стихи, – смущённо ответил я. До меня начала доходить моя бестактность.

– О норны, – протянул Один, запустив пальцы в седую копну волос, – надо же было так оконфузиться! Через три тысячи лет помнят!

– Извини, – поспешно сказал я, потом подумал и прибавил: – А что тут особенного? Со всеми бывает. Вот я, например, когда выпускной отмечал…

– Будут бить, – скорбно сказал Локи, сидя на корточках на берегу ручья. Он черпал ладонью воду, наговаривал на неё и плескал на свои царапины (перед этим он продирался через заросли можжевельника). Прошло уже несколько земных дней, но кувшин не находился. Один раз Локи показалось, что он видит донышко кувшина в ветвях дерева; находка оказалась осиным гнездом, и он еле успел сжечь ос прежде, чем они начали кусаться. Приходилось признать очевидное – кувшин упал в реку. Он даже пробовал превращаться в щуку, но это не помогло.

– Ничего не поделаешь, я уже привык, – продолжал Локи вслух, уставившись в бегущую прозрачную воду. – Говорят, когда мои родители меня зачинали, Рататоск нагадила с дерева на голову норне. Это многое объясняет – я имею в виду мои отношения с удачей.

Что у Одина рука тяжёлая, он помнил ещё с тех пор, как случилась беда с Бальдром. После этого он боялся подходить близко к Одину почти двести лет. Впрочем, это было давно; но это был далеко не последний раз, когда ему доставалось.

Ему вспомнился Бальдр, щекастый розовый крепыш, с которого в семье просто пылинки сдували. При рождении ему было предсказано, что он умрёт задолго до Рагнарёка, и, встревоженная необычным пророчеством, Фригг не отпускала сына от себя ни на шаг. Страдания Бальдра ни для кого не были секретом. Какой парень, если он ростом давно обогнал мать, выдержит беспрерывную опеку?

– «Бальдр, не трогай Фреки, он укусит! Бальдр, не ходи без пояса!» – хмуро передразнил Локи. – А в итоге во всём виноват я!

Бальдру страстно хотелось доказать свою доблесть. Масла в огонь подливал Тор, постоянно делившийся впечатлениями, где и как он отличился, и Бальдра слегка подташнивало за обедом от зависти к старшему брату. Чаша его терпения переполнилась, когда Тор долго где-то пропадал, потом явился с кровавой ссадиной через всю правую руку и плечо и принялся взахлёб – и по привычке косноязычно – рассказывать о своих рыбацких подвигах. Как выяснилось, на его удочку клюнул сам Змей Ёрмунганд. Неизвестно, на что рассчитывал Тор, наживляя на крючок телячью голову – змея ему вытянуть, конечно, не удалось, он лишь сумел немного приподнять его из моря, рассадив себе всю руку лесой, но тем не менее он был очень доволен. И всё время показывал руками размер пасти, вынырнувшей перед ним из воды.

Это было выше Бальдровых сил. Как-то, выждав момент, когда надзор за ним ослабнет, он сбежал – ловить змея. Домой его под мышки притащили валькирии – мокрого, в синяках с головы до ног и без золотого ожерелья, подаренного ему не так давно Фрейром. Фригг немедленно залепила ему подзатыльник, отобрала удочки и спрятала от греха подальше.

– Ты меня до безумия доведёшь, – заявила она. – Почём я знаю, может, по пророчеству ты должен утонуть.