Страшные сказки с Чёрного корабля

Пока они причаливали, Эдвард глядел на вулкан вдали, и при мысли о том, что тот может в любой момент извергнуть неистовый поток магмы, осыпая город камнями и пеплом, его осенило. Теперь он понимал, какой удачей может обернуться жизнь в тени подобного монстра. Возможно, секрет в том, чтобы смириться со своей судьбой, как это сделали неаполитанцы. Возможно, резное изображение показало ему то, что случится неизбежно, что бы он ни сделал. Возможно, он никогда не был таким уж свободным, каким себя считал.

Эдвард вытащил зуб из кармана и повертел в ладони, снова ощущая его тяжесть, гладкость нетронутой поверхности, неровности резьбы.

Он посмотрел на выгравированного «Сохатого» и увидел – как и ожидал – что корабль стоит теперь в Неаполитанском заливе, а на заднем плане изображен Везувий. Эдвард отметил это с таким спокойствием, которому и сам удивился. Возможно ли смириться даже с чем-то настолько мрачным и странным?

На фигурку моряка он не посмотрел. Смириться с ней было сложнее. В сценке с кораблем, казалось, просто отражалось то, что он видел вокруг, и какой бы волшебной ни была меняющаяся гравировка, она, по крайней мере, уходила корнями в знакомый ему мир.

Однако изображение моряка и того, кто следовал за ним – по-видимому, Резного Беса, – представляло собой загадку, которая тревожила и своей непостижимостью, и зловещим характером.

Когда Эдвард ступил на берег, в его голове все еще роились вопросы. Какой же все-таки смысл заключен в резьбе? Это реальное событие или в некотором роде символическое? Что оно означает? Это предостережение? Может, зуб предупреждает его об опасности или заманивает в неведомую ловушку? Вдруг, словно ища ответы на свои вопросы, он оглянулся и впервые заметил, где находится.

Постепенно Эдвард узнал это место, и ужас сковал все его тело. Он почувствовал то же, что и после падения зуба в океан. Он почувствовал, что тонет.

Эдвард стоял на той же набережной, что была вырезана на зубе. Вот высокое здание цвета охры с часовой башней, вот черепичная крыша и флюгер в форме стрелы. Впереди шел один из его товарищей по команде. Эдварду захотелось окликнуть его, рассказать об ужасе, который нарастал в душе, – но как? Его бы сочли помешанным.

Казалось совершенно невероятным, что в такой день – когда солнце стояло высоко в кобальтовом небе, кричали морские птицы, а рыбаки пели, вытаскивая на берег свой улов, – что в такой день нечто настолько мрачное из бессолнечного потустороннего мира может подступить совсем близко.

И все же Эдвард всеми фибрами души чувствовал, что существо с гравировки, Резной Бес, чем бы он ни был, обретался рядом. Стоит обернуться, и он увидит Беса, эту тень, и страх узреть его жуткую размытую фигуру был почти невыносим. Эдвард ощущал дыхание Беса на своем затылке.

В отчаянии Эдвард вытащил складной нож, раскрыл его дрожащими руками и принялся колоть и царапать изображение Беса. И как он не додумался до этого раньше? Его охватило головокружительное чувство победы. Спустя несколько мгновений на зубе вместо нечеткого силуэта остались лишь глубокие порезы. А потом Эдварду стало больно.

Каждый дюйм его тела пылал в агонии. Из него полилась кровь, капая на зуб и на мостовую. Ноги больше не держали его, и он упал. Жизнь вытекала из Эдварда, и, лежа на земле, он видел, что его руки и ладони будто исполосовали гигантским лезвием, и он понял: он не моряк с гравюры. Он – Резной Бес.

Перед глазами всё затуманилось… Эдвард смутно увидел лицо: кто-то наклонился к нему и спросил, как его зовут и что произошло. По лицу человека было видно, что раны Эдварда его ужаснули. Должно быть, такое же выражение лица было и у самого Эдварда в Александрии.

С последним вздохом он попытался предупредить моряка, который уже поднимал с земли зуб кашалота. Но губы больше не слушались приказов сознания, и даже если бы он по-прежнему владел своим телом, лицо его было так искромсано, что Эдвард не смог бы вымолвить ни слова.

Как в свое время и Эдвард, моряк понял, что ничем не сможет помочь, и, опасаясь неприятностей, решил уйти. Последним, что увидел Эдвард, припав изрезанным ухом к земле, был моряк, который остановился рассмотреть зуб, а потом сунул его в карман и ушел.

* * *

– Итан, – сказала Кэти, – мне больно.

Во время рассказа я держал Кэти за руку, чтобы успокоить, потому что увидел: она чересчур испугалась еще в самом его начале. Но история, очевидно, произвела впечатление и на меня: каждый мускул в теле напрягся от ужаса, и я сдавил ладонь моей бедной сестры.

Теккерей, как и обычно, был доволен, что вызвал в нас подобный отклик, и мне снова пришлось бороться с желанием дать ему в нос. Шторм присмирел, и вокруг нашего мыса и трактира воцарилось долгожданное безветрие. Ветки перестали стучать и скрестись в окно.

– Кажется, шторм выдохся, – сказал Теккерей. – Скоро вернется мой корабль, и я вас покину, а трактир снова будет в вашем полном распоряжении. Сердечно благодарю вас за гостеприимство.

– Мы были вам очень рады, – ответила Кэти. – Мне бы хотелось, чтобы вы остались и познакомились с отцом.