Стратегия. Логика войны и мира

Поскольку военная мощь способна убеждать или разубеждать лишь в том случае, если ее применение считается возможным, величайший предмет метаполитических спекуляций – «воля» лидеров, народов и наций – сводится к простой математике в случае вооруженного принуждения. Помимо всего прочего, воздействие вооруженных сил на других зависит от восприятия другими этих сил – в сочетании с представлением о готовности эти силы использовать: если другие полагают, что никто не собирается применять военную силу, то даже сильнейшие войска, чья мощь неоспорима, вряд ли сумеют кого-либо убедить или разубедить. Нации, успешно подтверждающие вовне образ миролюбивых, не могут рассчитывать на то, что сумеют добиться многого через вооруженное принуждение с опорой на свои войска. К примеру, Швеция является крепкой военной державой по европейским меркам, но ей не удалось предотвратить регулярные вторжения советских подводных лодок в свои территориальные воды в годы холодной войны. Демонстративная мирная политика оказалась чересчур успешной – по крайней мере, в узкой перспективе вооруженного принуждения.

Правда, лишь немногие страны охотно выказывают неуемную воинственность ради того, чтобы повысить собственный потенциал вооруженного принуждения. Большинство при этом сталкивается с одной из типичных дилемм стратегии: чтобы избежать реального применения сил, но отстоять свои интересы, приходится поддерживать репутацию страны, склонной к насилию, дабы гарантировать успех принуждения (а это вовсе не та репутация, каковая желательна для стран, намеренных избегать войны). Внутренние политические императивы и устремления, проистекающие из нестратегических сантиментов и представлений о самих себе, зачастую снижают потенциал вооруженного принуждения и оборачиваются порой плачевными результатами. Обычным выходом из этой ситуации видится этакое копирование личины двуликого Януса – когда провозглашается приверженность миру, исключающая всякую агрессию, и одновременно демонстрируется высокая готовность к войне при вражеском нападении. Вполне пригодная для стран, которым нужно оберегать только самих себя, эта простая формула не годится для великих держав, вынужденных не просто защищаться: они под давлением обстоятельств возвращаются к упомянутой дилемме и должны сохранять публичную позицию, тщательно сбалансированную между ободряюще мирным подходом и тактикой, которая успокаивает малых союзников именно тем, что не является полностью миролюбивой.

Многосторонние союзы отягощают стремление избегать применения силы, позволяя добиваться нужных результатов принуждением: одни союзники помышляют об отделении, будучи напуганными чрезмерной воинственностью, а другие руководствуются прямо противоположными побуждениями. В конечном счете, вследствие обычного парадокса, как раз те, кто, как считается, больше прочих склонен применять силу, с наименьшей вероятностью ее применят. Таков секрет великих военных империй прошлого, широкомасштабные вторжения которых в земли других наций привели бы к непрерывной войне на всех фронтах, если бы не потворство их желаниям без всякой войны.

Открытые попытки использовать вооруженное принуждение, позитивное или негативное, через публичные требования – явление довольно редкое, а вот скрытое принуждение происходит куда чаще. На самом деле принуждение, безмолвно осуществляемое восприятием военной силы, обеспечивает сохранение текущего мирового порядка, – точно так же, как само существование судов и полиции оберегает частную собственность. Это постоянное молчаливое воздействие не просто никем не направляется, но и по большей части не осознается. Вооруженные силы поддерживаются для того, чтобы обеспечить институциональную преемственность, для участия в будущих войнах, для внутренних репрессий или даже во имя традиции, но лишь изредка в них действительно видят инструмент принуждения.

Парадоксальная логика и вооруженное принуждение

Неважно, имеется или отсутствует сознательное намерение, в ситуациях, когда какое-либо правительство предпочитает видеть опору в чужой военной силе или когда противники считают эту силу угрозой для себя и потому воздерживаются от враждебных действий, вооруженное принуждение оказывается действенным. Поскольку перед нами конфликтуальное явление, порожденное целиком и полностью возможностью войны, пускай крайне маловероятной, вооруженное принуждение обуславливается парадоксальной логикой. Воинственные поступки ведут к реакциям, знаменующим собой особую логику стратегии, а вооруженное принуждение вызывает не только желаемые ответы, но и противоположные реакции, и здесь не имеет ровно никакого значения, возникает ли принуждение спонтанно появлением военной силы, предназначенной совсем для иных целей.