Стрекоза

Наконец партия завершилась. Как и полагалось по старой примете, новенькие повели в счете, а Сеня и Петя снисходительно похлопали одного и другого по спине и удалились на балкон покурить. Новенькие подсчитывали барыши, поглядывая на записки Студебекера, путаясь в подсчетах. Сейчас был момент, которого ждал Севка и явно ждал сам Жорка, который был очень рассеян при проверке ходов и ставок и все время перебивал суетившегося Павла:

– Подожди, не спеши, сейчас разберемся.

Севка встал и подошел к Студебекеру.

– Господин председательствующий, – сказал он церемонно, – не угостите ли высокое собрание бокалом вина? Насколько я помню традиции этого благородного дома, между партиями здесь всегда подавали. – У Севки от хорошего настроения страшно чесался язык поерничать, но тут главное было – не перегнуть палку.

Студебекер записал проигрыш Сене и Пете и пометил своими значками кое-какие промежуточные ставки. Потом встал и показал рукой на кухню:

– Прошу.

На кухне, на большом серебряном подносе, как по заказу стояла непочатая бутылка крымского игристого и пять чистых бокалов. На другом подносе – на двух круглых расписных блюдах, как в «Старике Хоттабыче», тучной горой лежал черный и белый виноград, а рядом – нарезанный тонкими ломтиками сыр и обворожительные кружочки московской. Сыр и московская были аккуратно прикрыты прозрачной пленкой, чтобы не высыхали. Вот дела! Все выглядело так, как будто его здесь ждали. Повсюду были явные признаки какой-то общей благоприятной перемены в жилище Студебекера: эта бархатная скатерть, тяжелые вишневые шторы на окнах, натертый до блеска паркет, ковры на полу и стенах, сделанный на кухне ремонт, где вместо старой мебели везде стояла новая – даже вместо старенького тарахтящего «Севера» с глыбой льда, торчащей из нижнего отделения морозилки, и вечно не закрывающейся из-за этого откидной дверцей в углу большой белой массой красовался новенький «ЗИЛ-Москва» с ослепительной хромированной ручкой и такой же блестящей надписью высоко над ней.

Отвечая на Севкин немой восторг и вынимая из буфета шестой бокал для незваного гостя, Жорка сказал:

– Маман наша в столовку при горкоме перешла работать, так вот. Растем! Принимаем поздравления от изумленных трудящихся, можно в письменном виде.

Он не спеша открыл игристое. Пробка выпрыгнула из-под его руки и упала на пол. Жорка тут же ее поднял и опустил в ведро с крышкой, нажав ногой на педаль снизу. Раньше во время партий пробки летали по кухне, как самолеты-истребители, иногда задевая люстру и кастрюли, матрешчатой горкой выставленные на высоком буфете – почти под потолком, и собирали их игроки с пола все вместе только перед самым своим уходом.

– Поздравляю, – с изумлением сказал Севка. – Письмо напишу по приходе домой.

Мусорное ведро с крышкой и педалью его очень впечатлило. Техника!

Студебекер сел, чинно поднял свой бокал, все еще не зная, стоит ли убрать наигранный пафос, выдерживаемый, как подобает оскорбленной стороне, или еще повременить и подуться для профилактики. До того как Чернихин удостоил его чести своим приходом, он был уверен, что после той безобразной сцены с применением физической силы тот больше никогда не появится на его пороге. Севка слыл неисправимым гордецом.

Чокнулись.

– За тебя, – неожиданно сказал Севка, – за то, что ты у меня есть.

После ироничного «господин председательствующий» и пары других язвительных ремарок по ходу игры Студебекер мог ожидать от бывшего друга чего угодно, но только не этого – так искренне и по-братски прозвучали его слова. Он от изумления моргнул, смутился, брякнул: «Угу», – посмотрел Севке в глаза, боясь увидеть в них насмешку, и, не увидев, опрокинул свой бокал залпом, как будто это была водка, а не игристое, которое положено в приличном обществе пить совсем «с другой скоростью наклона», как они любили раньше шутить. Севка тоже опрокинул бокал с неподобающей скоростью и неуверенно отщипнул веточку от грозди черного винограда.

Смущенный Студебекер поставил бокал на стол и тоже отщипнул веточку. Жуя виноградины, он подошел к ЗИЛу, вынул оттуда бутылку «Столичной» и две вареные очищенные картофелины на стареньком треснутом блюдце с малосольным огурчиком на краю. Затем достал из буфета две стопки по пятьдесят граммов. Открыл «бескозырку». Налил. Одну картофелину взял себе, другую подвинул Севке. Огурчик примостил посередине.

– А теперь, – сказал он, – за тебя.

Севкино сердце потекло, как будто его прострелили. Его залило горячей, томно-тягучей жижей умиления и преданной, бескорыстной любви к Студебекеру.

Обнялись. Лед был растоплен. Жорка взял огурчик и откусил ровно половинку. Другую подвинул Севке. Хорошо-то как! Из дверного проема показалось было и тут же исчезло озабоченное лицо кого-то из новичков – видно, чья-то рука его сразу перехватила и отодвинула от дверей.

Сзади послышался приглушенный голос Сени:

– Подожди, не суетись, не видишь, людям поговорить надо. Не убежит от тебя твоя доля.